Дмитрий Красько - Отпущение грехов

– С чего бы это? – удивился я. – Просто не имею привычки врываться в чужие номера без разрешения хозяев. Пусть даже временных.

– Я же пригласил войти, – возразил он.

– Ничего подобного. Вы только крикнули, что не заперто, и я толкнул дверь. Действительно, не заперто.

– Ладно, давайте сюда, – гэбэшник был хмур, моя находчивость пришлась ему не по нраву. – Незачем в коридоре стоять – не дай бог, мимо кто-нибудь проходить будет, да в номер заглянет… Перепугается до смерти. – Я вошел и он, указав на мою правую руку, осведомился: – Зачем вам это?

– И правда, – я с интересом посмотрел на пистолет, который забыл спрятать. Засунул его за пояс и пояснил: – Это по привычке. Борьба за жизнь. Постоянная борьба за жизнь – вы даже не представляете, как это выматывает. Шизеешь буквально на глазах. И чем обильней шиза, тем сильнее удивляешься – куда этот мир катится?

Кислая мина, которую я скорчил во время этой тирады, пришлась гэбэшнику не по вкусу. Он смутился и, чтобы скрыть смущение, повернулся ко мне спиной и направился к креслу, бросив на ходу: «Да, вы правы».

Там его дожидалась книга. Обложкой вверх – «История Ближнего Востока с какого-то по какой-то век». Выходит, парень всю дорогу – кроме, может быть, самого раннего отрезка времени – был здесь один. А бубнеж, доносившийся из комнаты, свидетельствовал не о затянувшемся споре двух коллег, а об усиленном самообразовании только одного. Что ж, приветствую. Даже готов понять, почему он читал вслух – где-то слышал, что отдельные индивиды именно так наиболее полно усваивают прочитанную информацию. Возможно, передо мной один из них. Что ж, всяк по своему с ума сходит.

– Мой юный друг, – сказал я, хотя он был моложе меня всего лет на пять, – я к вам вот по какому вопросу явился. В этом номере проживал до сегодняшнего вечера некий Олег Ружин. Этого самого Олега Ружина несколько часов назад замочили прямо в номере. Возможно, вас даже поставили в известность о столь прискорбном факте.

– Ну, – кивнул он. Все такой же недовольный, и абсолютно непонятно, чем именно – то ли тем, что я обозвал его «юным другом», то ли излишней пышностью моей речи.

– У Ружина в шкафу остались вещи, которые ему, как трупу во всех отношениях, уже не нужны. А у меня в номере имеется человек, которому они бы сейчас очень пригодились. Вот я и решил разжиться у вас комплектом одежонки.

– А ваш человек к вам пришел голым? – саркастически осведомился гэбэшник.

– В самую точку, – кивнул я. – Именно голым. Пресекая ненужные расспросы, поясню: это Гаврила Сотников, о котором вы, может быть, слышали. Я взял его меньше получаса назад, и он с перепугу наделал в штаны и несколько раз вокруг себя. Поэтому ему пришлось раздеться. Теперь он принимает душ в моем номере. Не переживайте, надежно запертый.

– Гаврила Сотников? Это сектант-ликвидатор?

– Именно. Так как на счет одежды?

– Ну, не знаю, – неуверенно промямлил мент. – Во-первых, у убитого могут быть наследники, а во-вторых как-то неудобно – человека только что убили, а мы его вещи…

– От того, что человек сгниет в земле, вещи, висящие в шкафу, не станут ему не нужны более чем сейчас, – несколько туманно возразил я, в отличие от гэбэшника, никакого предубеждения к покойникам и их вещам не испытывая. Все там будем, что – из-за этого шмоткам пропадать? Не мне ж их носить, в самом деле. – А наследников у убитого точно нет. Мне об этом Ацидис сказал. Кстати, если вас мучают черти по этому поводу, то спешу вас успокоить: полковник на свой страх и риск выдал мне карт-бланш до двенадцати часов пополудни. Если что, можете соврать в отчете, что я ворвался в ваш номер, напинал вам почку и, угрожая нецензурной бранью, спер из шкафа носки, трусы и рубашку, принадлежащие трупу покойного Олега Ружина.

Он посмотрел на меня долгим взглядом прищуренных глаз и спросил:

– А вас не коробит – так говорить о мертвом человеке, который к тому же был вашим товарищем по оружию?

– Жалко его, слов нет, – кивнул я. – Но уверяю вас, что, если бы этот чокнутый фанатик пристрелил меня, Ружин отзывался бы обо мне не лучше. Такие уж мы с ним странные товарищи были. А насчет вещей – поверьте моему опыту, вряд ли они ему еще когда пригодятся.

– Ну что ж, раз так, – гэбэшник скривился, – берите. А Сотникова вы бы лучше мне сдали. Я вызову машину, его доставят в управление и проведут беседу.

– Нет уж, – возразил я. – Сперва с ним проведут беседу, причем сделаю это я сам, а потом, может быть, отвезут в управление. Если я не заговорю его до смерти.

– Вы этого не сделаете, – недоверчиво нахмурился гэбэшник.

– Может быть, – согласился я. – Но у меня карт-бланш.

Выбрав в шкафу то, что считал нужным, – причем, клянусь, вещи, висевшие там, уже отдавали ощутимо затхлым запахом, словно каким-то образом узнали, что хозяин мертв, – я направился к двери, провожаемый настороженным взглядом гэбэшника. Прежде, чем выйти, я обернулся:

– У вас здесь случайным образом бутылочка чего-нибудь спиртного не завалялась?

– Что?! – он ошалело вытаращился на меня, потом яростно затряс головой, словно его бил эпилептический припадок: – Нет, не завалялась. А сам я на работе не пью. И вам не советую.

– Я тоже на работе не пью, – огорченно вздохнул я. – И, смею вас заверить, совершенно зря.

На сей раз я все-таки вышел в коридор. Забросил в свой номер одежду, но сам заходить не стал – нацелился заглянуть в ресторан, потому что пойло было мне сейчас необходимо. Нервное напряжение требовало радикальных мер для его устранения. И я откровенно радовался, что такое положение вещей закончится через несколько часов. Продлись оно с месячишко – и здравствуй, белая горячка. Или, на худой конец, цирроз печени. Потому что я употреблял бы спиртное вместо чая, кофе и воды. Жутковатая перспектива.

Ресторан был до отказа забит посетителями, которых притянул в «Сибирь» запах свежих разборок. Бьюсь об заклад – эти же типы вчера ужинали в «Москве». На тот момент там дух крови бил в ноздри так же остро, как нынче – в «Сибири».

Я прошел между столиками, и меня буквально обдало противной липкостью их чувств – грязного любопытства люмпена, бесплатно получающего к корочке хлеба еще и зрелище гладиаторской смерти. Именно такие пару тысяч лет назад опускали большой палец книзу, требуя смерти побежденного – аристократам это было ни к чему, их такие зрелища возбуждали мало. Теперь они слегка изменились, но суть осталась прежней, люмпенской. Это были мажоры нового времени. Изменились только папы, дети остались прежними. Мне показалось странным – неужели они не слыхали моего одиночного выстрела? Но потом сообразил, что вход в ресторан располагается с обратной стороны, что даже для того, чтобы войти в него из гостиничного холла, нужно было преодолеть длинный коридор, который начинался под лестницей. А звук – известное дело – товарищ привередливый, не любит долгих путей и частых поворотов. Глохнет, вянет и, в конце концов, умирает. Но, – самое интересное, – даже услышь они стрельбу, их бы это не встревожило. В таком месте в такой день стрельба показалась бы лишь пикантной приправой к ужину.