Александр Тамоников - Даманский. Огненные берега

Очередь ударила со стороны вражеского берега! Ошарашенный, он повалился обратно. Несколько пуль пролетели над головой, две или три взрыли глину рядом, разбросали ее вместе со снегом. Простучала вторая очередь, что-то кричали его бойцы. Он сполз по косогору, ошеломленный, рука потянулась к кобуре, выхватила пистолет Макарова. Стоп, нельзя…

— Не стрелять! — крикнул он.

— Ага, а им, значит, можно? — проворчал Шагдаров.

Выходит, так! Автоматы продолжали стрелять. Противник засел на берегу. Но как их заметили? Бинокли, стереотрубы? Так и на снайпера можно нарваться, который уж точно не промахнется. Теперь стреляло целое отделение. Пули рвали косогор, ломали ветки кустарника.

— Не высовываться! — кричал Павел. — Отползаем!

Дыхание перехватывало. О смерти он не думал. Какая, к черту, смерть, когда такие дела творятся? Павел скатился в ложбину, переполз в соседнюю, укрылся за каменной глыбой. Эти черти совсем распоясались — перезарядили и снова поливали огнем. Он слышал, как они смеются, что-то кричат, наверное, получайте, проклятые советские империалисты!

— Все целы?

Вроде все, солдаты что-то ворчали, откатываясь от берега. В канаву к Павлу слез Бабаев: в одной руке автомат, в другой — шапка. Глаза сверкали в полумраке.

— Товарищ лейтенант, что за дела? Они же на поражение бьют! Почему мы не можем ответить? Мы на своей земле!

— По кочану, Бабаев… — Матерные слова рвались из горла, Павел с трудом заталкивал их обратно. — У нас строгий приказ: не отвечать на провокации! Это не мы придумали, а политическое руководство государства! Начнем стрелять — уже завтра же все извратят, представят, будто мы первыми начали, нагонят жути, и миллиард китайцев в это поверит! Представляешь, что начнется? Полезут, как саранча, только ядерной бомбой и остановишь. А китайцы сами, между прочим, в 1964 году атомную бомбу разработали…

Как в анекдоте: «На финско-китайской границе все спокойно». Не любил он подобные анекдоты, но, в общем-то, смешно. Не только песня, но и юмор помогают жить и строить…

— Что, бойцы, труханули? — крикнул он. — Все здесь? А ну, отзовитесь поименно!

Они неохотно выкрикивали свои фамилии. Лупенко, а также Лузин с Модяну тоже отошли. На китайском берегу продолжали постукивать автоматы, доносились лающие крики — китайцы радовались своей маленькой победе. Пограничники отползали, потом приподнялись, стали вламываться в кустарник.

Павла трясло от злости. Ну, и зачем здесь нужны пограничники, если они не могут достойно ответить? Он не имел права снимать пост, приказал Лупенко и Черемшину остаться, усилил заслон парой бойцов из прибывшей резервной группы и махнул рукой — все, домой. На этот раз бежать не было смысла, шли пешком, закуривали…

О случившемся немедленно доложили наверх. Других происшествий не было. Остаток ночи прошел спокойно. На острове тоже не стреляли, замерзшие бойцы несли службу. После рассвета их сменили. Потеплело, выглянуло солнышко.

Павел прибыл в штаб для отчета о прошедшем дежурстве. Из кабинета начальника заставы выскользнул бледный и смущенный лейтенант Морошко, облегченно перевел дыхание.

— Тебя словно розгами наказывали, — подметил Котов. — У себя Иван Терентьевич?

— У себя, — буркнул Морошко. — Только не в себе. Орет на всех и фикус матом поливает.

Последнее слово по телефону было не совсем цензурное. Капитан Стрельцов бросил трубку и исподлобья уставился на лейтенанта.

— Мне позднее зайти? — осторожно спросил Котов.

— Ладно, вползай, — поморщился Стрельцов, выскочил из-за стола и начал мерить шагами комнату. — Можешь не докладывать, я все знаю. Вели себя грамотно, молодцы, все живы, на провокацию не поддались. Теперь ты, лейтенант, обстрелянный гусь и тертый калач. На этом хорошие новости исчерпываются. Поступил приказ отвести пограничников с острова.

— Да ну, — не поверил Павел. — Почему? Свято место пусто не бывает…

— Приказ не из погранотряда и даже не из штаба пограничного округа, — отрезал Стрельцов. — О случившемся сообщили на самый верх, оттуда и пришло распоряжение отвести пограничников.

— Ну, если так… — Павел замялся. — Им, конечно, виднее… Стреляли конкретно на поражение, товарищ капитан. Мы еле увернулись. Сначала дефилировали вокруг острова, потом ушли к себе, дождались, пока к пограничникам прибудет подкрепление с офицером, и открыли плотный огонь. Это уже не похоже на провокацию…

— Тем не менее это провокация, — отрезал Стрельцов. — Разведка боем, так сказать. Теперь им ничто не мешает усугубить это дело, подтянуть людей, вторгнуться на остров, разбить там палаточный лагерь… Очень скоро они поймут, что мы оголили территорию.

— Но это будет явное нарушение границы.

— А когда их это останавливало? Но если есть такой приказ, то я должен подчиняться. Возможно, мы что-то не понимаем в большой политике. На самом верху принимаются только взвешенные коллегиальные решения… Будем ждать разъяснений и надеяться на лучшее. Продолжайте нести службу, Павел Константинович, для вас ровным счетом ничего не меняется. Завтра в 9 утра ждем вас на заставе, в 14.00 инструктаж, в 18.00 заступаете на суточное дежурство по заставе. В вашем ведении караул — знамя, ГСМ, охрана периметра. Ночная жизнь, так сказать…

— Но как же… — Павел колебался.

— Все идет по плану, товарищ лейтенант, — нахмурился Стрельцов. — Есть приказ усилить бдительность и проявлять максимум осторожности. Войска пограничного округа приведены в повышенную боевую готовность. Мотоманевренная группа Уманского погранотряда в любую минуту готова выступить. Удачи.

Ночь выдалась бессонной, день — не лучше. Он пришел домой ни жив, ни мертв, ноги едва волочились. Настя прыгала вокруг него, помогала раздеваться, жалобно смотрела в глаза.

— Что там происходит? — бормотала она. — Нам снова такое рассказывают… Я всю ночь как на иголках провела, днем психовала, хотела уже в часть бежать… Потом Оксана рассказала — это женщина из второго подъезда, у нее муж тоже лейтенант, взводом командует… Фамилия такая странная — Мурашко или что-то в этом роде, — что муж забегал на обед, видел тебя в добром здравии… Я и не пошла, но все равно весь день нервничала…

— Вот и правильно, что не пошла, — похвалил Павел. Глаза слипались, он отключался. — Все нормально, дорогая, просто эти китайцы такие шебутные, неугомонные…

— Да ты просто овощ, — ужасалась Настя, таща его в комнату.

— Так точно, веселый овощ… — он нашел в себе силы чмокнуть ее в волосы.

Он что-то жевал — через силу, с усилием проглатывал, — только чтобы не обидеть жену, — готовила же, старалась. На колени вскарабкался котенок — такое ощущение, что подрос за трое суток, тяжелый такой стал. Приветливо мяукнул, свернулся клубочком и уснул. «Вот и мне бы так», — подумал Котов.