Никита Суровцев - Махно. Полковая казна

– Служу трудовому народу – . Немного растерянно, проговорил я и принял награду из рук в руки.

Но по довольному виду собравшихся, а их было гораздо больше, чем при обычном награждении, я понял, что это только первая часть «маркезонского балета». И действительно, с еще более напыщенным видом, полковник продолжил,

– За личное мужество и героизм, проявленные, в боях за город Ржев. Наградить красноармейца Мехненко Владимира Леонтьевича, орденом «Красной звезды». Красноармеец Мехненко, своей грудью закрыл вражескую амбразуру, тем самым дав возможность бойцам своего подразделения, овладеть стратегической высотой 200. К приказу прилагается справка, выдана красноармейцу Мехненко Владимиру Леонтьевичу в том, что с него за проявленное мужество и отвагу в борьбе с фашизмом определением военного трибунала 151-й стрелковой дивизии от 17 октября 1942 г. снята судимость. Председатель военного трибунала 151-й стрелковой дивизии военный юрист III ранга Сорокин. Кроме того, приказом 357 от 20 октября 1942 года, присвоить красноармейцу Мехненко Владимиру Леонтьевичу, внеочередное воинское звание – «сержант» – .

Вот тут со всех сторон послышались крики: «Ура!», «Герой!», и прочие похвальные эпитеты. Я потерял дар речи. Не то, чтобы я не думал о награде, но получить сразу две награды, да еще одна из них «Красная звезда», это было за гранью моего тщеславия. Пуститься в пляс, на радостях, не позволила загипсованная нога, но настроение было отменное. Как только поздравления поутихли, я решил написать письмо Агате и Елизавете, где в подробностях, конечно не шокирующих их женские сердца, рассказал о наградах и немного, о том, за какие заслуги я их получил.

В госпитале я пробыл почти год. Сначала срасталась нога, затем понадобилось время на то, что бы я вновь смог ходить. Дело в том, что при операции было удалено более трех сантиметров кости, и что бы кости срослись, потребовалось время. Впоследствии, мне пришлось долго и упорно разрабатывать ногу и практически заново учиться ходить.

В конце лета сорок третьего года в госпиталь прибыли представители прокуратуры 54 стрелковой дивизии 5 ударной Армии Юго-Западного фронта. Задача «купцов» состояла в отборе военнослужащих для комендантского взвода при военной прокуратуре дивизии. Среди них выделялся старшина Колупаев, мужчина среднего возраста, не высокого роста, с лицом, явно славянского происхождения. Форма сидела на нем, как влитая, а на груди были медаль «За отвагу» и орден «Солдатской славы» 3-й степени. Как потом я узнал, Иван, так звали старшину, был ординарцем у дивизионного прокурора и прибыл в госпиталь для того, что бы помочь отобрать необходимых бойцов. Первоначально, капитан, старший группы, знакомился с личными делами претендентов, а старшина, в неформальной обстановке в «курилке», ненавязчиво узнавал не достающую информацию о красноармейцах. Это было обусловлено тем, что при освобождении оккупированных территорий, у военной прокуратуры, появлялась работа по выявлению предателей, работавших на фашистов при оккупации и в комендантский взвод прокуратуры, набирались бойцы с определенными качествами и навыками.

В своей анкете я отметил, что свободно владею немецким языком, стреляю из многих видов огнестрельного оружия, владею навыками рукопашного боя. Положительным фактором явилось и то, что я родом с Украины, а в данный временной промежуток, 54 дивизия входила в состав войск, освобождающих Донбасс и Запорожье. Сыграли свою роль и награды, полученные мной. А после того, как я с капитаном, непринужденно побеседовал минут пять на чистейшем баварском наречии, мою кандидатуру утвердили, и я вместе с десятью бойцами из числа годных к строевой службе, был отправлен на Юго-Западный фронт в распоряжение военной прокуратуры 54-й стрелковой дивизии.

Эшелоны в сторону фронта шли беспрепятственно, но на некоторых узловых станциях, возникали небольшие заминки, вызванные тем, что в первую очередь железнодорожники пропускали литерные с техникой и боеприпасами. Составы с бойцами, кроме резерва Ставки, могли задержать и на целые сутки. Так получилось и с нашим составом. В Воронеже, наш состав, поскольку он был сборный, отправили на переформирование и загнали на запасные пути. В пути мы были уже трое суток, и хотелось кроме сухого пайка, разжиться чем-нибудь вкусненьким. Старшина взял с собой меня и еще одного бойца, и мы отправились на поиски съестных припасов и кипятка. На соседних путях формировался еще один эшелон. Наше внимание привлекло скопление бойцов в середине состава. Там перепуганной стайкой сгрудились человек пять девчат в форме, с вещмешками, в погонах младших лейтенантов медицинской службы. Их обступила целая толпа бойцов, едущих на фронт. Слышался смех, шутки, порой и не совсем пристойные. А девчата, с немного растерянными лицами, как могли, отбивались от острот, сыпавшихся со всех сторон.

И вдруг, наш старшина, как закричит,

– Шурка!, – и через толпу бойцов, кинулся к девчатам.

– Тятя!, – звонко и радостно откликнулась одна из девчат и кинулась навстречу нашему старшине.

Вот такие подарки, порой, дарит судьба людям. Ну, скажите, разве это не Божий промысел, встретить в водовороте войны, на железнодорожной станции, через которую проходят в сутки десятки тысяч человек, отцу, родную дочь. Шутки стихли, бойцы с пониманием отнеслись к такой неординарной встрече, а наш старшина, не мог наглядеться на свою взрослую дочь, которую он не видел с тридцать восьмого года. С тех пор, как Александра уехала учиться в Воронежский фармацевтический техникум, который с успехом закончила и получила направление на фронт. Направили ее и подруг, выпускниц техникума, на службу в санитарный эшелон, формировавшийся здесь, в Воронеже.

С тех пор, как они виделись в последний раз, Шурочка повзрослела, похорошела, но была все такая же худенькая. Давала о себе знать дистрофия, которой она переболела в детстве. В то время многие болели и дистрофией и рахитом, времена были тяжелые. И тем не менее это была красивая, высокая, стройная девушка, с темно русыми, длинными волосами, с серо голубыми глазами, слегка припухлыми губками и небольшим, аккуратным носиком. Отец не мог наглядеться на свою старшую дочь. А всего у Ивана Терентьевича было пятеро детей. Александра, старшая дочь, Петр, который стал летчиком и воевал в Корее, Василий, судьба которого не сложилась, и он по глупости угодил на зону, Надежда тихо и скромно прожившая свою жизнь и воспитавшая двоих детей, и Николай, «заскребыш», но самый шустрый из детей. Он до 1953 года, в составе спецподразделений МГБ, гонялся за ОУНовцами и «бендеровцами» по закарпатским лесам.

Время за разговорами летело не заметно, уже отправился эшелон, возле которого произошла встреча, уже мы проводили девчат до санитарного эшелона, в котором им предстояло служить, а отец с дочкой все о чем то переговаривались, то смеясь и улыбаясь, то с грустью вспоминая что-то из прошлой жизни. Но всему свое время и пришло время расставаться. Иван, не стесняясь, пустил слезу, а Шурочка, по детски, всхлипывая и что-то бормоча, плакала навзрыд. Но все равно, это был один из самых счастливых дней, который остался в их памяти навсегда.