Константин Туманов - Трущобы Петербурга

Значит, денег не хватало, и надо было раздобыть их всевозможными способами и как можно скорей. И потому знакомство Ланцова с Владимиром произошло как нельзя более кстати. Выгнанный отцом на улицу, несчастный молодой человек чувствовал тогда себя окончательно погибшим.

В нашем обществе существует странный взгляд на людей, бедно одетых. Как бы скромно он ни держал себя, хотя бы совсем не употреблял вина, первая ему оценка: «Это, наверно, пьяница!» И нет ему никакой пощады.

Сколько погибает талантливых и хороших людей благодаря подобному взгляду. Пусть представит себе уважаемый читатель такого рода случай: трудится человек дни и ночи за грошовую плату, которой ему едва хватает на ежедневное содержание и для оплаты занимаемого им угла. Как бы то ни было, дела у него все-таки идут, и труженик как-нибудь сыт, обут и одет, и для него, кажется, чего же больше и нужно, по-своему, он очень даже доволен. Но вот вдруг совершенно неожиданно над ним разражается страшная гроза.

Дело в том, что в Петербурге (в Москве и других городах пока этого обычая не существует) принято как за углы, так и за квартиры брать деньги непременно вперед.

Заплативший спокоен, но вот хозяина или хозяйку, у которых он живет, выселяют из квартиры с любезностью судебного пристава. Затем идет известная процедура, вещи ни в чем не повинных комнатных и угловых жильцов при этом выкидывают куда попало, и квартира запирается. Жилец в отчаянии ищет себе другое помещение, но повсюду получает одинаковый отпор: деньги, пожалуйста, вперед! А за работу платят после, а вперед ничего не дают… Деньги нужны, и потому идут в продажу последняя одежонка, кое-какие вещи, последняя жестяная лампа. Но это продается за такую ничтожную сумму, что и за угол отдать нечего. Бежит несчастный к людям, с кем имеет дело и которые его могли бы выручить рублем-другим, но повсюду слышится почти одно и то же:

— Что же не принесли работу?

Тот объясняет причину, но у нас правило для всех одинаково:

— Несите и получайте что следует. Впрочем, если на хлеб нужно, то возьмите полтинник, больше, право, не могу…

А время летит, дело не делается. Приходится обращаться за помощью к посторонним, а тут скептический взгляд и затем обычный ответ:

— Надо бы меньше пить, тогда бы и хватило на все.

Это тяжелое «пить» как кошмар тяготеет над каждым погибающим без помощи человеком, благодаря только тому, что он не может прилично быть одетым.

Таково было и с Владимиром. Выгнанный совершенно неожиданно и сам не зная за что полоумным стариком, он так растерялся, что положительно не знал, что делать. Чтобы успокоить возбужденные нервы, он, как мы видели, зашел в кабак, что вышло еще хуже. Он выпил две косушки, порядочно охмелел и не заметил, как у него выудили из кармана последние деньги, остались какие-то ничтожные мелочи.

Что было делать? К отцу вернуться ему было немыслимо, то же самое и к тетке, которая бы ужаснулась, когда бы он предстал перед нею в таком безобразно пьяном виде.

Куда же деваться? И вот наши трущобы Петербурга приняли в свои недра нового несчастного.

Мы уже видели его встречу с Ланцовым и Лукашом. Еще не знакомый с трущобным бытом, Владимир не мог хорошенько отличить людей дурных от хороших и потому в чисто одетом господине, каковым казался Телегин (Ланцов), он видел порядочного человека. А тут его ласковые речи, приправленные щедрым угощением, совсем размягчили сердце молодого человека, сделали его откровенным, и он не мог не излить перед этими двумя негодяями столько накопившегося в его сердце страшного горя!

Но зато, расставшись с этим крайне любезным и подарившим ему рубль господином, он и не подозревал, что, рассказывая о своем отце и его страшной скупости при богатстве, он готовил старику верную смерть. И действительно, спустя после этого немного времени несчастный старик был варварски убит, после чего убийцы Ланцов и Лукаш, как опытные в таком искусстве, ловко скрылись, похитив всего только около трех тысяч рублей.

Теперь вернемся к нашему рассказу.

КРАВЦОВА ВЕРНУЛАСЬ ИЗ окружного суда домой на Пантелеймоновскую улицу и, чтобы обрадовать Марью, мчалась на извозчичьих санях как вихрь. Желтоглазый ванька, поощряемый щедрыми наградами, в свою очередь поощрял свою ретивую кобылу щедрыми ударами кнута.

Когда извозчик подкатил к дому, где жила Кравцова, и остановился у подъезда, молодая женщина быстро выскочила из саней, быстро сунула в его руку пятирублевку и моментально скрылась в подъезде.

Увидя данную сумму, извозчик снял шапку и перекрестился на видневшуюся невдалеке церковь Св. Пантелеймона, полюбовался бумажкой, словно он ее отродясь не видал, и затем рассудил по своему, чисто извозчичьему, умозаключению:

— Вот так барыня, дай ей Бог здоровья, заместо сорока копеек ряженых пятишницу отсыпала, а все-таки по всему видно, что деньги у ней шальные. Да для такой красоты иной и сотенной не пожалеет!

Квартира Кравцовой хотя небольшая, но была убрана с чисто женским вкусом и казалась даже роскошной.

Марья полулежала и читала какую-то книгу. В короткое время, как мы уже говорили в начале первой главы, Олимпиада преобразовала эту простую деревенскую бабенку в прелестную куколку, которой нельзя было не залюбоваться. Прежняя простая прическа исчезла бесследно, и вместо нее были уже роскошные, слегка взбитые каштанового цвета волосы, обрамлявшие свежее розовое личико, с сочными, как спелая вишня, губами. Вся стройная, немного полная фигура с развитой грудью была облечена в темное шерстяное платье. Белоснежный воротничок и такие же рукавчики дополняли этот скромный наряд.

Бросив свою шубку на руки горничной, Кравцова, не снимая с головы меховой шапочки, бросилась целовать Дементьеву.

— Маня, поздравляю, Ивана оправдали и выпустили на свободу! — воскликнула она.

Книга упала из рук Дементьевой на пол.

— Ваню ослобонили?

— Ах, Господи, когда она бросит этот варварский жаргон… Не ослобонили, а освободили, поняла?

— Слава Тебе, Господи! — перекрестилась Дементьева, не обращая внимания на педагогический выговор своей подруги. — Так как, выпустили, али он сидит еще покедова?

Кравцова в отчаянии плюхнулась в кресло и всплеснула руками.

— Да что же это! Только что я упомянула об Иване, как вдруг она сразу превратилась в прежнюю дворничиху. «Покедова»… Да?

— Ну, ладно, бросьте, я от радости забыла, чему училась. Ну, слава Богу… А Матвей-то как, видали вы его?

— Еще бы! Сидит, как зверь… Я просто не знаю, за что он так окрысился на родного брата. Чернил его как хотел, и когда Ивана оправдали и судья сказал ему: «Можете идти, вы свободны», то он так сверкнул глазами, что я даже сама испугалась.