Константин Туманов - Трущобы Петербурга

За благом вслед идут печали и скоро оказалось, что родственник, не будь он помянут, был большой чудак. Он оставил мне большой дом и мало денег; дом приносил только один расход, и я скоро был в таком положении: деньги прожиты, дома ни продать, ни заложить нельзя, службы подходящей не находилось, и вот я решил перехитрить своего чудака-родственника. Дом был застрахован на солидную сумму, и вот он в одно прекрасное время неизвестно от чего сгорел.

Все обошлось благополучно, я получил сполна страховую премию, и скоро об этом все позабыли. Позабыл уже и я, живя припеваючи на солидный капитал. Но Ядвига! Ей с чего-то вздумалось, чтобы я на ней непременно женился. Напрасно я доказывал ей, что необходимости в браке нет никакой, так как детей у нас не было. Напрасно я уверял ее в своей безграничной любви, напрасно просил выбросить эти затеи из головы. Ядвига стояла на своем и тянула меня в костел. Пошли между нами ссоры, недовольство друг другом, недоверие, а наконец, я заметил, что она мне изменяет. Тут уж я не вытерпел и… вздул ее…

Ядвига на другой день от меня сбежала и донесла прокурору, обвиняя меня в умышленном поджоге дома, с страховой премии которого она, однако, не забыла захватить десять тысяч рублей.

Началось следствие, я попал в тюрьму и, наконец, вот иду на каторгу… Что за желание такое непременно венчаться, понять до сих пор не могу! Ведь я ей ни в чем решительно не отказывал!

— НУ, А ПОСЛЕ этого вы Ядвигу видали?

— В суде и на предварительном следствии, конечно, видел, а затем она два раза приходила в тюрьму для свидания со мною, но я уже ее не принял.

— А теперь вы имеете о ней известия?

— Слыхал, что десять тысяч, которые она с собой захватила, уже промотаны, или ее обобрали. Ну да Бог с ней! — грустно сказал Руджицкий, поднимаясь с места и направляясь к выходу.

Я пожелал ему покойной ночи и отпустил его с писарем в общий вагон. Этим, однако, мое знакомство с Руджицким не кончилось. На станции Брест, где поезд стоит более часа, ко мне явился унтер-офицер и доложил, что меня желает видеть какая-то барыня, по делу. Я оделся и вышел на площадку. Перед вагоном на платформе, стояла высокая красивая брюнетка, тяжело опираясь на руку тучного, еще не старого блондина. Дама ломаным русским языком объяснила мне, что она желала бы пройти по вагонам и раздать арестантам милостыню. Я ответил, что в вагон пустить ее не могу, но что деньги могу принять, и их выдадут арестантам в Москве.

— Но я сама хочу раздать! — кипятилась красавица.

— Это, сударыня, не дозволяется, — хладнокровно отвечал я.

— Пойдем! — обратилась она сердито к своему кавалеру и быстро направилась вдоль арестантских вагонов, в окна которых выглядывали истомленные лица преступников. Остановившись у окна, в которое смотрел Руджицкий, она, прежде чем это заметил конвойный солдат, сделала какой-то угрожающий жест, а затем начала посылать рукой воздушные поцелуи.

Я это заметил со своей площадки и велел жандарму барыню с ее кавалером убрать. Оказывается, что это была Ядвига, которая выехала из Варшавы до Бреста с тем же поездом, с которым отправлялся в ссылку Руджицкий. Случайность ли это, или она хотела ему показать, как теперь она висит на шее другого, — сказать трудно. Второе предположение, пожалуй, будет вернее, так как женщины способны мстить даже тогда, когда люди в своем беспомощном состоянии заслуживают лишь одного сострадания…

НЕДАВНО ПО СВОИМ делам, мне пришлось побывать в Варшаве. На обратном пути в Москву, в вагоне я познакомился с почтенным отставным полковником, служившим в пограничной страже, на австрийской границе.

Полковник тот постоянно проживал в Варшаве и ехал в Нижний Новгород, где состоял крупным акционером какого-то пароходного общества. Он оказался очень любезным собеседником, и мы всю дорогу провели в разных разговорах и незаметно доехали до Москвы. Из своей прежней пограничной службы он рассказал мне немало интересных эпизодов про контрабанду и контрабандистов, между прочим про одну очень смелую и дерзкую шайку…

ЭТО БЫЛО ОЧЕНЬ давно — я только что был назначен в пограничную стражу. На одной версте от пограничного местечка С., где располагалась моя штаб-квартира, протекала гнуснейшая речушка Сбруч, которая тем не менее служила географической и естественной границей нашей с Австрией. Через эту речонку был перекинут, у самого местечка, деревянный мост, на одном конце которого стояла наша, а на другом — австрийская таможенная застава. Контрабанда в то время процветала — ею занималось все и вся; были контрабандисты по профессии, провозившие через границу неоплаченные пошлиною товары и доставлявшие их в близлежащие города и местечки. Они состояли чуть ли не постоянными поставщиками. Много было скрытых контрабандистов, преимущественно из местных жителей, проносивших только продукты для домашнего обихода и хозяйства, и, наконец, были контрабандисты-разбойники, которые зачастую вместе с контрабандою переправляли к нам из Австрии награбленное имущество. Здесь его сбывали и здесь же делились барышами.

Последние происходили преимущественно из цыган, были очень смелы, ловки и отважны, они отлично знали расположение наших кордонов и при случайной встрече со стражниками нередко вступали с ними чуть ли не в открытую схватку, пуская в ход ножи и револьверы.

Я принялся горячо за дело, часто проверял посты, часто сам даже залегал ночью в непроходимых и глухих местах, где, по моему мнению, можно пройти контрабандистам, но, к своему удивлению, на другой или третей день узнавал, что контрабанда прошла благополучно как раз в противоположном конце моего пограничного участка.

Приходилось задерживать лишь мелких контрабандистов, а крупные как-то ускользали из рук.

В таможенном начальстве я не встречал поддержки, и оно только подсмеивалось над моей энергией и усилиями. Скоро, однако, обстоятельства изменились. В одно прекрасное время весь штат таможни был уволен в отставку, и начальником был назначен мой товарищ по корпусу Попов, человек молодой, энергичный, независимый в средствах и безусловно честный кавалерийский офицер.

С первых же шагов его деятельности контрабандисты всех категорий сразу почувствовали, что с новым начальником и подобранными им подчиненными шутить не приходится; снисхождения и пощады ждать нельзя. Мы же обрадовались этой случайной и приятной встрече. Я описал ему положение дел и высказал свои предположения.

Мы с Поповым ударили по рукам и заключили союз, решив помогать друг другу и до последней крайности бороться с развившимся злом.