Рекс Стаут - Где Цезарь кровью истекал… [litres]

– Вам известно что-нибудь о его отношениях с Клайдом, что могло послужить поводом?

– Понятия не имею. Вы зря теряете время. Позавчера в два часа дня мы с Ниро Вулфом еще даже не подозревали о существовании Осгудов, Праттов и Бронсона. Мы связаны лишь тем, что Осгуд нанял нас для расследования убийства его сына. Вы взялись за это дело одновременно с нами. Если вы зашли в тупик и вам нужна наша помощь, обращайтесь к Ниро Вулфу. Вы говорили, что собирались допросить меня по делу об убийстве Говарда Бронсона.

– Я это и делаю.

– Валяйте.

Он пододвинул ногой стул и уселся:

– Вулф беседовал с Бронсоном вчера вечером. О чем они говорили?

– Спросите мистера Вулфа.

– Вы отказываетесь отвечать?

– Сами понимаете. Я служащий человек и не хочу лишиться места.

– Я тоже. Я ведь расследую убийство, Гудвин.

– Как и я.

– Когда вас застукали в павильоне возле места, где убили Бронсона, вы тоже этим занимались?

– Тогда нет. Я ждал, пока освободится Лу Беннет. Я случайно заметил, что в павильон зашла Нэнси Осгуд, и последовал за ней из природного любопытства. Я увидел, что они уединились с Джимми Праттом. А поскольку знал, что ее старик страшно разозлится, если проведает об этом, посоветовал им свернуть разговор и сматываться оттуда, а сам вернулся в методистскую закусочную к своему хозяину.

– Как вы умудрились выбрать для беседы именно то место, где нашли труп?

– Я его не выбирал, просто эта парочка таилась именно там. Сам ломаю голову, почему они предпочли это место, но мне кажется, знай они, что лежит под кучей соломы, вряд ли остались бы там.

– А вы знали, что находится под соломой?

– Угадайте.

– Знали?

– Нет.

– Почему вы так спешили выгнать их оттуда?

– Я бы не сказал, что уж очень спешил. Просто мне показалось, что они выбрали чертовски дурацкое место для своих излияний.

– Но вы старались устроить так, чтобы их никто не заметил.

– Я? С какой стати? Просто я счел, что так было бы лучше.

– Почему же вы подкупили служащего?

Я, конечно же, уже успел подготовиться к этому вопросу. Но все равно было неприятно.

– Вы угодили в самую уязвимую точку, – ответил я, – потому что мое объяснение покажется вам липой, хотя это и чистейшая правда. Иногда на меня находит игривое настроение, и тогда был как раз тот случай. Я готов рассказать вам все без утайки. – Что я и сделал, не упуская мельчайших подробностей. – Вот как было дело, – закончил я, – а когда там нашли труп, этот мозгляк решил, что я подкупил его жалкой десяткой. Да и вы, как выяснилось, так посчитали. Клянусь честью, сегодня же вечером устрою засаду и отниму у него деньги.

– Да, за словом вы в карман не лезете, – пробурчал Бэрроу. – Но как быть с отпечатками пальцев? Что-то не верится, чтобы такой тип, как Бронсон, расшвыривал по верандам свои бумажники, набитые долларами… А теперь еще это. Вы понимаете, как это все для вас выглядит?

– Я же говорил, что вам это покажется липой. И все же давайте исходить из того, что я пока в здравом уме, коль скоро у вас нет доказательств противного. Итак, неужели я такой идиот, что попытался бы заткнуть рот незнакомому парню, когда речь идет об убийстве? Да, кстати, уж не заявил ли этот придурок, что я просил его держать язык за зубами?

– Мы все тут придурки. Но попробуйте сказать придуркам-присяжным, что раздаете направо и налево десятидолларовые бумажки, чтобы посмеяться.

– Как это понимать?! – возмутился я. – При чем тут присяжные? Эти честные и уважаемые люди? Вы в своем уме?

Капитан покосился на меня и потер шею:

– Я вовсе не млею от предвкушения приговора, который вам вынесут присяжные, Гудвин. Я даже не питаю никакой злобы ни к вам, ни к вашему толстяку, несмотря на все ваши выходки. И мне плевать, сколько денег вы выжмете из Осгуда, но раз уж я взялся за дело, я доведу его до конца. Зарубите себе на носу.

– Валяйте, доводите.

– Я и собираюсь. И уж будьте уверены, больше от меня не ускользнет ни одна мелочь. Вулфа я, конечно, допрошу. Но пока я спрашиваю вас. Вы будете отвечать или нет?

– Господи, да я уже охрип.

– Ладно. У меня есть бумажник с вашими отпечатками. И еще банкнота, которую вы всучили служителю. Вы скажете наконец, что вы взяли у Бронсона и где это находится?

– Вы толкаете меня на ложь, капитан.

– Что ж, толкну посильнее. Сегодня утром Бронсон в вестибюле отеля заказал телефонный разговор с Нью-Йорком. Помощник шерифа подключился к параллельной линии и услышал, что Бронсон рассказал своему собеседнику в Нью-Йорке, что некий Гудвин избил его и отобрал расписку, но он, Бронсон, все равно не отступится. Что вы на это скажете?

– Во дают! – восхитился я. – Здорово сработано. Теперь нью-йоркским полицейским осталось только изловить таинственного собеседника, подвергнуть допросу с пристрастием и…

– Спасибо за совет. Что это за расписка и где она?

Я покачал головой:

– Видно, помощник шерифа ослышался. Возможно, обидчика Бронсона звали Дудвин или Голдштейн, а может, Ди Маджио…

– Как бы я мечтал врезать тебе по физиономии… Боже, какой бифштекс я бы из тебя сделал! – Бэрроу тяжело вздохнул. – Ты расколешься или нет?

– Мне нечего больше сказать.

Бэрроу повернулся к своему коллеге:

– Билл, судья Хатчинс сейчас у себя наверху. Сбегай к нему за ордером на задержание Арчи Гудвина. И пошевеливайся, время поджимает.

Я удивленно вскинул брови. Капитан слов на ветер не бросал.

– Каковы условия обитания? – поинтересовался я.

– Сносные. Правда, немного тесновато из-за ярмарки. Но в любой миг, как только решишься поболтать по душам…

Вернулся посыльный с ордером. Я попросил разрешения взглянуть на документ, и мою просьбу уважили. Бэрроу забрал бумагу и предложил мне следовать за ним. Сопровождаемый полицейскими, я прошел по коридору до двери с табличкой «СТАРШИЙ НАДЗИРАТЕЛЬ». В комнате, чуть более опрятной, чем только что покинутая, за столом, где посреди разного барахла торчала одинокая ваза с цветами, сидел заспанный надзиратель.

– Важный свидетель по делу Бронсона, – представил меня Бэрроу. – Его уже обыскивали. Я загляну завтра утром. В любое время дня и ночи, когда он захочет меня видеть, пошли за мной.

Надзиратель взглянул на меня и гоготнул:

– Зря ты не оделся скромнее, приятель. У нас тут прескверно по части камердинеров.

Тюрьма определенно была памятником старины. Видимо, под нее отвели целое крыло первого этажа здания прокуратуры. Камеры располагались по обе стороны длинного коридора. Моя была третья от конца. Моим сокамерником оказался длинноносый кареглазый парень в синем костюме и с густой копной ухоженных волос. Меня привели около шести часов вечера, и я сразу заметил, что парень сидит и расчесывает шевелюру. Тусклый свет, проникавший из крохотного зарешеченного оконца под потолком, создавал довольно мрачную обстановку. Мы обменялись с длинноносым приветствиями, и он продолжал причесываться.