Рекс Стаут - Где Цезарь кровью истекал… [litres]

– У тебя есть карты или кости? – спросил он вдруг.

– Нет.

– Они что-нибудь отобрали у тебя?

– Они взяли мой нож.

Он отложил щетку и кивнул:

– Ты не можешь на них пожаловаться. А где ты на ярмарке работал? Никогда тебя не встречал.

– Немудрено. Меня зовут Арчи Гудвин, и я из Нью-Йорка. Меня шантажируют. – Я присел на койку, покрытую грязным серым одеялом. – Забудь. А ты работал на ярмарке?

– До вчерашнего дня. Играл в скорлупку. Есть хочешь?

– Проглотил бы чего-нибудь…

– Здесь кормят в пять. Обычные помои. Но если ты хочешь жрать и при бабках…

– Валяй.

Он подошел к двери, три раза постучал по прутьям железной решетки, выждал секунду и постучал еще дважды. Через минуту послышались неторопливые шаги. Когда они приблизились к нашей камере, мой новый приятель вполголоса, но и не таясь, окликнул:

– Здесь, Тощий.

Я засеменил к двери. Это был не тот надзиратель, что доставил меня сюда, а долговязый, жилистый и худой как щепка персонаж, с кадыком размером с гусиное яйцо. Я вынул бумажник Ниро Вулфа, достал два доллара и попросил два сэндвича с ветчиной и солодовый коктейль с шоколадом и желтком. Он даже глазом не моргнул, но, взглянув на купюры, покачал головой и сказал, что этого мало. Я расстался еще с парой долларов, добавив к заказу пять вечерних газет.

Четверть часа спустя, когда он вернулся, я успел подружиться с моим соседом. Его звали Бэзил Грэм, и его познания об окружных тюрьмах были потрясающими. Я разложил сэндвичи на газете, которую расстелил на койке вместо скатерти. Когда был проглочен последний кусок, Бэзил сделал предложение, которое на корню погубило бы нашу зарождающуюся дружбу, прими я его. Его приготовления были простыми, но интригующими. Он вытащил из-под своего одеяла три чайные ложки и маленькую горошину, затем осведомился, можно ли воспользоваться одной из моих газет. Я кивнул. Положив газету на пол, он уселся на нее и разложил перед собой ложки. Под одну из них он поместил горошину и дружелюбно посмотрел на меня.

– Я просто показываю тебе, как это делается, – сказал он. – Это поможет нам скоротать время. Иногда глаз оказывается быстрее, иногда – рука. Здесь испытывается не везение, а искусство. Твой глаз против моей руки. Возможно, ты победишь, но давай попробуем. Это несложно. Под какой ложкой горошина?

Я ответил и угадал. Его проворные пальцы опять забегали, и вновь я угадал. Потом проиграл. Потом выиграл три раза подряд, он засуетился и напустил на себя недовольный вид.

– Хватит, Бэзил. – Я покачал головой. – Я не такой уж умник, но зато отчаянный скряга. К тому же деньги, что ты заметил в бумажнике, не мои, но, даже будь они моими, я все равно жуткий жмот.

– Но попробовать-то стоит. Я только хотел…

– Я упрям, как стадо ослов.

Он весело спрятал ложки и горошину, и дружба была спасена.

В камере начало темнеть, и вскоре включили освещение, от которого стало еще мрачнее. Газету с кричащими заголовками об убийстве на ярмарке можно было читать лишь вблизи дверной решетки, через которую просачивался свет из коридора, поэтому скоро я отказался от этого вредного занятия и посвятил себя Бэзилу. Он явно был неплохой малый. Его схватили в первый же день работы на ярмарке и приговорили к солидному штрафу.

Мои часы показывали без десяти восемь, когда вновь послышались шаги, ключ повернулся в замке и дверь распахнулась. Надзиратель, которого я видел впервые, произнес:

– Гудвин? К вам пришли. – Он отступил в сторону, чтобы пропустить меня, запер дверь и указал направление по коридору.

В комнате сидели трое: делано суровый Ниро Вулф, хмурый Фредерик Осгуд и встревоженный надзиратель. Я поздоровался.

– Пойдем, Олли, подождем снаружи, – сказал Осгуд.

Надзиратель что-то промямлил насчет правил, Осгуд вспылил, и они вышли.

Вулф разглядывал меня, поджав губы.

– Ну? – осведомился он. – Где были твои мозги?

– Давайте, – с горечью начал я, – топчите ногами раненого пса. Но при чем тут мозги?! Отпечатки, а не мозги! Отпечатки моих пальцев на бумажнике! Да, я подкупил этого болвана десятью долларами Джимми Пратта. Это я вам когда-нибудь объясню, если меня не сгноят в темнице. Самое же главное, как утверждает полиция, что сегодня утром Бронсон говорил кому-то по телефону, что некий Гудвин избил его и отобрал расписку. Ха-ха-ха! Вам приходилось слышать бо́льшую чушь? Но они не считают меня убийцей. Только думают, что я что-то скрываю. Конечно, если бы я и впрямь забрал у Бронсона расписку и им удалось ее найти…

– Раз ты ничего у него не брал, они ничего не найдут. Да, кстати…

Он полез в карман и достал мой бумажник. Я внимательно осмотрел его, убедился, что внутри нет ничего лишнего, и засунул к себе в карман.

– Спасибо. Легко нашли его?

– Да. Все оказалось просто. После вашего ухода я рассказал мистеру Уодделлу о моем разговоре с Бронсоном… То, что счел важным для него. Когда он ушел, я позвонил в прокуратуру, но ничего выяснить не сумел. В конце концов я дозвонился до мистера Осгуда, и ко мне пришла его дочь. Ее тоже допрашивали, хотя и не столь пристрастно, как мистера Осгуда. Он трудный человек. Почему-то он вбил себе в голову, что ты устроил встречу его дочери с племянником мистера Пратта. Будь осторожен, когда он придет. Вдруг ему взбредет наброситься на тебя с кулаками? Он пообещал держать себя в руках, если я тебя обо всем расспрошу.

– Прекрасно. Так вы пришли расспросить меня. А то я удивился, зачем вы пожаловали.

– Во-первых… – Он заколебался, что случалось с ним крайне редко. – Во-первых, я тебе кое-что принес. Экономка мистера Осгуда любезно приготовила все это.

Обернувшись, я увидел на столе огромный сверток в коричневой бумаге.

– Напильники и веревочные лестницы? – предположил я.

Вулф не ответил. Я развернул сверток и нашел внутри подушку, два одеяла и простыни.

– Вот как, значит, обстоит дело. – Я повернулся к Вулфу. – Вы, кажется, упоминали мозги?

– Замолчи! – сердито буркнул он. – Сроду такого не было. Я звонил всюду, обрывал телефоны, грозил, но мистер Уодделл как в воду канул. С тех пор как я узнал, что тебя задержали, он, видимо, нарочно скрывается от меня. А судья не может выпустить тебя под залог без санкции окружного прокурора. Фу! Залог за моего доверенного помощника! Погоди, я доберусь до него! Только придется немного потерпеть.

– Ясное дело. Вы станете терпеть у Осгудов, а я в этой вонючей камере, в компании оголтелого уголовника. Клянусь, если он меня не прирежет, я спущу все ваши деньги в скорлупку. Что касается этих спальных принадлежностей, окажите любезность, верните их экономке. Одному Богу известно, сколько мне суждено проторчать здесь, и я не хочу с самого начала завоевать репутацию маменькиного сыночка. Авось переживу.