Рекс Стаут - Где Цезарь кровью истекал… [litres]

– Ты говорил о деньгах. Это вторая причина моего посещения.

– Знаю, у вас вечно нет денег. Сколько вам нужно?

– Ну… долларов двадцать. Уверяю тебя, Арчи…

– Ладно уж. – Я достал бумажник и великодушно протянул Вулфу двадцатку. – Только учтите, что я выйду отсюда вместе с клопами…

– Когда я работал на австрийское правительство, меня однажды бросили в тюрьму в Болгарии…

Я скакнул к двери, открыл ее и завопил во все горло:

– Эй, надзиратель! Я совершаю побег!

Откуда-то вынырнув, надзиратель помчался ко мне, спотыкаясь от усердия. За ним с испуганной физиономией показался Осгуд. С другой стороны коридора галопом прискакал охранник с револьвером в руке.

– Первоапрельская шутка, – осклабился я. – Проводите меня в спальню. Я хочу спать. Меня сморил деревенский воздух.

– Шут гороховый! – прогремел Осгуд.

Надзиратель облегченно захлопотал. Я весело пожелал Вулфу спокойной ночи и побрел в камеру, сопровождаемый бдительным охранником.

Бэзил сидел на койке и причесывался. Он осведомился, из-за чего была шумиха, и я сказал, что со мной случился припадок. Узнав от Бэзила, что свет выключают ровно в девять, я стал приготавливать постель. Пяти газет, по моим подсчетам, должно было с избытком хватить, чтобы застелить койку двойным слоем. Увидев, чем я занимаюсь, Бэзил даже перестал причесываться. Когда я закончил, он сказал, что газеты своим шуршанием не дадут заснуть ни мне, ни ему. Я ответил, что, стоит мне лечь, я мигом усну, как бревно, на что он зловеще отозвался, что в нашем положении это может оказаться не так просто. Тем не менее я довел дело до конца. Где-то поблизости два голоса заспорили, считается ли 22 февраля национальным праздником, и в спор мигом вмешались другие.

Около девяти в замке снова повернули ключ, и надзиратель возвестил, что ко мне пришли.

– Черт возьми, – ухмыльнулся Бэзил, – придется провести сюда телефон.

«Это не Вулф, – подумал я. – Остаются Уодделл или Бэрроу, но освобождать меня они не собираются, а все остальное может подождать до утра». Я решил проявить характер.

– Скажите, что я уже сплю.

Даже при адском тюремном освещении я заметил, что у тюремщика челюсть отвисла.

– Разве вы не хотите ее видеть? – глупо спросил он.

– Ее? – пришел мой черед удивляться.

– Ну да, вашу сестру.

– Черт бы меня побрал! Так это моя обожаемая сестричка!

Я пошел на свидание по двум причинам. Во-первых, из любопытства. Конечно, это могла оказаться Нэнси или даже Каролина, но я вычислил, что это Лили, а удостовериться в своей догадливости можно было, только взглянув на самозванку воочию. Во-вторых, я сознавал, что мой долг – отблагодарить посетительницу, кто бы она ни была. В девять часов никаких посещений в тюрьме не допускалось, так что Лили, если это она, должна была изрядно подмазать тюремщиков, а я терпеть не могу, когда деньги тратят попусту. Пожалуй, впервые, припомнил я, кто-то платил за удовольствие меня видеть. Я даже растрогался.

Это оказалась Лили. Старший надзиратель восседал за своим столом и на сей раз не ушел. Лили примостилась на стуле в темном углу, и я подошел к ней.

– Привет, сестренка. – Я присел рядом.

– Знаешь, – начала она, – вчера я размышляла, что бы с тобой сотворить, но мне и в голову не приходило посадить тебя под замок. Когда тебя выпустят, я, пожалуй, именно так и сделаю. Кстати, когда это произойдет?

– Понятия не имею. Во всяком случае, Рождество я надеюсь встретить дома. Как поживают мама, папа, Оскар, Виолет, Артур?

– Прекрасно. Здесь уютно?

– Потрясающе!

– Тебя покормили?

– Еще как! У нас свой снабженец.

– А деньги у тебя есть?

– Сколько угодно. Сколько тебе нужно?

– Я серьезно. – Она открыла сумочку.

– Не надо. – Я предостерегающе поднял руку. – Джимми Пратт уже дал мне сегодня десять долларов, и я оказался из-за них в тюрьме. Деньги – корень зла. Что я могу для тебя сделать?

– Милый Эскамильо. Я пришла повидаться с тобой.

– Я уже догадался. Ты принесла какое-нибудь постельное белье?

– Нет, но могу достать. Тебе нужно?

– Нет, спасибо, я просто полюбопытствовал. Мне вполне хватит газет. Но можешь сделать одно одолжение?

– Я глаз не сомкну, пока не сделаю тебе одолжение.

– Ты можешь не спать в двенадцать часов?

– Конечно.

– Пожалуйста, позвони в полночь Осгудам и вызови Ниро Вулфа. Скажи ему, что ты миссис Тит Гудвин, что ты только что прилетела из Кливленда и остановилась в Кроуфилде, в отеле. Скажи, что получила от своего сына Арчи телеграмму, в которой сынок сообщил, что сидит в тюрьме, несчастный, всеми брошенный и одинокий. Спроси, какого черта он засадил меня в тюрягу; скажи, что подашь на него в суд и хочешь с ним встретиться рано поутру; еще добавь, что он должен как можно быстрее исправить свою ошибку и искупить вину. Настаивай, что он должен искупить вину. – Я замолк и немного подумал. – Пожалуй, этого хватит.

Лили кивнула с серьезным видом:

– Я усвоила. В этом есть доля правды?

– Нет, мне это все приснилось.

– В таком случае я готова его хоть сейчас извлечь из постели. Пусть садится в машину, едет в отель и ждет меня. Но лучше в полночь.

– Не вздумай. Он убьет меня. Хватит того, что я сказал.

– Ладно. Что-нибудь еще?

– Нет.

– Поцелуй меня.

– Не могу, я еще не умывался. Забудь про все, что между нами было. Я должен соблюдать осторожность. Однажды в метро я поцеловал девчонку, и когда она пришла в себя, то оказалась на крыше Эмпайр-стейт-билдинг.

– Боже всемогущий! А тебе не приходилось отправлять кого-нибудь прямиком в рай?

– Рай кишит ими!

– Когда тебя отсюда выпустят?

– Не знаю. Спроси Ниро Вулфа, когда будешь звонить ему.

– Ну что ж… – Она пронзила меня взглядом, и я мигом вспомнил, как ощущал себя картофелиной, с которой срезали кожуру. – Теперь о том, зачем я пришла. Любой залог, на любую мыслимую сумму, я могу подготовить к одиннадцати утра. Как ты на это смотришь?

– За меня могут дорого запросить.

– Я же сказала – на любую сумму.

– Ниро Вулф может приревновать. Я сойду с ума, если вы устроите торг из-за меня. Но спасибо.

В девять утра Бэзил сидел на койке, свесив ноги, и причесывался. Я тоже сидел на койке, все еще покрытой измочаленными газетами, и ожесточенно чесал: сначала плечо, потом бедро, потом левую руку. Я чесался и напряженно морщил лоб, пытаясь вспомнить название книги о тюремных реформах, которая стояла в книжном шкафу у Вулфа. Мне стало стыдно, что я не прочел ее, так как в противном случае работа над осуществлением моего замысла продвигалась бы живее. Идея осенила меня, когда мы толкались в коридоре под предлогом так называемой зарядки.

– Сколько уже с нами? – спросил Бэзил.