Наталья Веселова - Одиннадцатый час

– В приемном сказали… Полчаса назад. Женщина, в плаще… Коричневом… Прошла прямо в дверь. Ее окликали, она не ответила…

– В коричневом?! – взвыла Юля. – Это ж мой!!

– Никак, сбежала? – возникла сбоку озадаченная сестра Лариса Васильевна. – На наркотике, четвертая степень? Едва шевелилась – и сбежала?! Да не может же быть-то такого, говорю вам!

– Да? А где тогда она по-вашему?!! – неожиданно заорала совершенно кошачьим голосом Юля.

Секунду она стояла, не зная, на что решиться, а потом, растолкав столпившиеся вокруг белые халаты, бросилась в кабинет с такой скоростью, словно сзади ее подпаливали.

Через минуту, проходя мимо кабинета, тоже немало удивленный Юрий Юрьевич приостановился и механически прислушался, а, прислушавшись, удивился совсем уж до крайности. Из-за двери несся голос, абсолютно не напоминавший женский и вообще человеческий: точно кобра шипела, периодически захлебываясь:

– …говорю ж-же… не понимаеш-шь, ш-толи, дурак… Сбеж-жала старая ш-шлюха… – и вдруг послышался плохо сдержанный визг: – Да не знаю я, куда! Она мне не доложилась! Да, точно, точно, здесь всю больницу обыскали, говорят тебе! В приемном ее видели! Как, как, – черт ее знает, как, ведьму!!! Да не задавай идиотских вопросов, приезжай сейчас же! Да, сейчас… Найдем, куда она ночью денется! Немедленно, я тебе говорю! У приемного…

Внизу… да!!! – слышно было, как с грохотом обрушилась трубка на рычаг – и Юрий Юрьевич, нахмурив брови, воровато проскочил дальше, бормоча себе под нос: «Ну и делишки… Так-так-так… Сироточка-то, а?».

А Юля уже мчалась по коридору в другую сторону, сопровождаемая Ларисой Васильевной, трусящей сзади и виновато лепетавшей:

– Кто бы мог подумать… Лежачая… И ведь как все хорошо сегодня было! Батюшка приходил, окрестил ее… Она даже вставала, провожала его… Я, грешным делом, и подумала: не к добру это, бодрость такая. Так часто бывает: лежит-лежит и вдруг встанет… И в тот же день умирает… Это уж как закон… А потом нотариуса к ней водила… Подписывали там что-то, бумагу какую-то, не знаю…

Юля остановилась как вкопанная и глянула на медсестру как бы оледеневшими глазами. Рот ее хлопал, будто у засыпающей рыбы, губы долго не слушались, но, наконец, она одолела несколько слов:

– Как вы… сказали… Кого… водили?..

Лариса Васильевна уже испугалась, что сморозила лишнее, но не сумела вывернуться, и ей пришлось все честно выложить.

Несколько секунд после этого она простояла с зажмуренными глазами, потому что во время краткого рассказа ей показалось, что ее сейчас ударят – и не просто так, а может быть, даже насмерть. Но когда она решилась посмотреть, то сумасшедшей посетительницы уже не было рядом, лишь слышно было, как, удаляясь по лестнице, быстро цокают ее каблуки.

Постояв и покачав головой, Лариса Васильевна инстинктивно направилась в эпицентр взрыва – пустую палату. Там уже горел яркий свет, и у двери, прислонившись спиной к косяку, стоял молодой онколог Юрий Юрьевич. Следующее, что увидела давно сбитая с толку медсестра, была наполовину пустая коробка птифуров на полу, а рядом с ней на спине, подняв вверх четыре закоченевшие скрюченные лапки, валялась омерзительная дохлая крыса…

Сестра прикрыла было рот ладонью, чтоб не вскрикнуть, но потом быстро вспомнила, что она медик и ей брезгливость выказывать не полагается. Чтобы оправдать свое невольное движение, она авторитетно изрекла:

– Обожралась и сдохла, – и храбро шагнула вперед, намереваясь поднять коробку.

– Не трогать!!! – вдруг барсом прыгнул к ней врач.

Лариса Васильевна отшатнулась, второй раз за эту ночь смертельно испугавшись. Доктор выпрямился, обернулся к ней. Было заметно, что он дрожит самой настоящей «крупной дрожью» и изо всех сил старается как-то придать своему срывающемуся голосу

подобающее врачу хладнокровие:

– Лариса Васильевна. Крыса – не может. Не может «обожраться и сдохнуть». Это не то животное. И потом, – он нагнулся, приглашая сестру сделать то же самое, – взгляните… На пасть – взгляните…

Она вгляделась и заметила, что оскаленная пасть мертвого зверька полна черной свернувшейся крови…

– О, Господи… – прошептала Лариса Васильевна,

– Она околела от чего угодно – но не от обжорства… – тоже перейдя на шепот, подытожил врач.

Некоторое время они молча стояли посреди ярко освещенной палаты – пока по коридору не зашныряли проснувшиеся от непривычной суеты больные, все норовя заглянуть в приоткрытую дверь. Все думали об одном: еще кто-то умер…

Юрий Юрьевич спохватился первым. Да он уж и оправился от шока

– Вот что, Лариса Васильевна. Закройте дверь и оставайтесь здесь, – (по ее лицу пробежала кислая гримаса), – и никого, кроме меня не впускайте. Ни-ко-го, поняли?

С тех пор, как в клинике появились платные палаты и услуги, медперсоналу приходилось не единожды сталкиваться с милицией – пару раз вызывали, а чаще – сама приходила: клиенты периодически попадались с криминальным оттенком, иногда становясь жертвами родных мафий прямо будучи на излечении…

Поэтому номер районного отделения Юрий Юрьевич набрал на память и, по счастью, сразу попал на знакомого дежурного. Обменялись приветствиями. И, задыхаясь от дотоле неизвестной гордости, будущее медицинское светило поведало в трубку:

– Слушай, Сань, тут у нас такие дела творятся…

Ирина даже не думала о том, что выбраться ночью из старательно охраняемой клиники может оказаться делом трудным. Она просто шла и шла вперед – по лестнице, по коридору, потом заблудилась и некоторое время мыкалась между двумя слабо освещенными вестибюлями и, наконец, наугад попала в приемный покой. Там она еще немножко поплутала среди каких-то проходных кабинетов, в каждом из которых имелось по кушетке, застеленной ярко-оранжевой клеенкой, и вдруг сообразила, почему эти кабинеты проходные: с одной стороны, еще «с воли», человек попадал в некое чистилище, где с ним проделывали неведомые и страшные манипуляции, а потом обратного пути уже не существовало. Через другую дверь человека уводили или увозили в недра клиники – преисподней, конечно, со всеми атрибутами… Не предполагала Ирина и того, что может где-то утратить последние силы и упасть: она твердо знала, что сил хватит ровно на задуманное – не больше, не меньше. Более того, с каждым дерзким шагом она словно укреплялась телом. Оно слушалось гораздо охотнее, чем не то что днем, но даже только что, в палате.

Беглица попала в странное помещение, огороженное кругом стеклянными перегородками с нумерованными окошечками, как на почте. В одном из окошечек сиротливо торчал понурый белый колпак, никак не прореагировавший на Иринино тихое появление. Зато встрепенулся, оторвавшись от яркого журнала, охранник в черной униформе и лениво вопросил: