Наталья Веселова - Одиннадцатый час

крикнула: – Вадька, поворачивай к церкви! Он к ней таскался, врелигию обратил, а сегодня – Пасха!!! Она вполне могла… В какую, в какую, в ближайшую, вон колокольня торчит!!!

Они выпрыгнули из машины у собора в то время, когда крестный ход как раз растянулся по всей улице.

– Здесь она, ищи, смотри!!!

Вадик и Юля ворвались в праздничную толпу и стали яростно продираться сквозь нее в обратном направлении, толкая и пиная народ. Уже не скрываясь, не обращая ни на что внимания. Они перекрикивались, как в лесу, боясь еще и потерять друг друга в суматохе:

– Вон, вон, не она?!

– Нет, у нее плащ мой, коричневый!

– А там, смотри!

– А ну-ка… Нет, другая, похожа просто!

– Куда прешь, болван, не видишь – люди… Здесь ничего не разобрать!

– Сама знаю! Все равно ищи!

– Там уже кончается! Нету!

– Просмотрели, что ли?! Здесь голову потеряешь, не то что тетку!

– Вон еще какая-то! Не она?!

– Нет! Слушай, а когда она помереть-то должна, если точно?!

– Часам к двум, может, к трем! Ни лешего не вижу, темно!

– Все равно, все уже прошли – не было ее здесь!

– Да куда она делась, наконец?!

– Ладно, давай опять в машину, покрутим еще!

И, пока не начало светать по-настоящему, они все петляли и петляли в своей «копейке» по улицам и переулкам, судорожно вглядываясь в одинокие человеческие фигуры, и отчаянно ругались, не выбирая слов. Заехали на всякий случай к теткиному дому. Свет в окнах не горел, но для проформы они еще долго трезвонили у немой железной двери…

Только в шести часам утра, издерганные, вконец озверевшие и усталые, добрались супруги к себе домой. Юля сразу принялась названивать в клинику, нарвавшись на Юрия Юрьевича. Но он заговорил непривычно холодно, с противными официальными нотками в голосе:

– Вам бы лучше самой приехать, Юлия Владимировна…

От нервного напряжения она непритворно разрыдалась:

– Господи, что же это?! Что же это такое, Господи! Да, конечно, приеду сейчас, только в порядок себя приведу…

Положив трубку, Юля медленно осела в кресло. Запустив пальцы в волосы, по комнате метался со стонами Вадик…

Именно в эти ужасные минуты из коридора деликатно появилась с приветливым «Мя…» два дня не кормленная Зайка. Мелко и нерешительно перебирая пушистыми лапками, кошка двинулась вперед, лелея, очевидно, несбыточную мечту – вымолить хоть кусок черного хлеба: последние дни она питалась исключительно тем, что удавалось отыскать в неопрятном помойном ведре. Заметив ее, Вадик замер посередине комнаты, впившись в зверька остановившимся взглядом. Выпрямилась в кресле Юля. Застыв, оба они уставились на Зайку – а она, инстинктом учуяв недоброе, подобралась, намереваясь улизнуть.

– Хватай! Не пускай! – взвизгнула вдруг Юля на такойвысокой ноте, что несчастная кошка припала к полу, отчаянно прижав уши и затравлено озираясь.

Одним прыжком Вадик подскочил и поднял за шкирку парализованное первобытным страхом животное. Он размахнулся с явным намерением швырнуть кошку головой о стенку, но был остановлен совсем тихим, каким-то не естественным голосом своей жены:

– Не-ет…

Он остановился, взгляд блуждал. Неспешно, как львица к добыче, Юля приблизилась к мужу и, увидев бледную улыбку на ее лице, Вадик на мгновение похолодел. Кошка слабо и тонко простонала. Подойдя, Юля погладила ее, с той же ужасной улыбкой поглядела на мужа и чуть ли не интимно шепнула:

– Не так… Не будет ей такой легкой смерти…

Она очень спокойно отобрала Зайку от Вадика, почти ласково взяла ее на руки и, продолжая поглаживать ослабевшую от переживаний кошку, проговорила тем же голосом:

– На кухне… Сечка… В нижнем ящике…

И на лице Вадика появилась, будто отразившись в зеркале, точно такая же улыбка…

С Зайкой на руках Юля медленно шла по коридору к ванной; из кухни возник Вадик со страшным предметом в руках. Это было нечто вроде небольшой остро заточенной полукруглой лопаты. Супруги зашли в ванную и тщательно заперли за собой дверь, будто в отдельной квартире кто-то мог застигнуть их на месте преступления.

– Воду включи, – сказала Юля, крепко перехватывая кошку за шкирку.

Увидев хлынувшую из крана воду, Зайка вообразила, наверное, что ей предстоит самое ужасное, что только можно придумать: ее сейчас будут мыть! Как и многие кошки, она панически боялась воды и, чтоб не быть мытой слишком уж часто, ежедневно с головы до лап вылизывалась сама – и все равно не избегала у прежней хозяйки горькой участи. Раз в три месяца Ирина неумолимо мыла ее шампунем, всегда, правда, после этой пытки угощая любимицу сырым, мелко нарезанным мясом. Но эти люди мяса ей никогда не давали, и у Зайки не было оснований предположить, что сегодня они вдруг чудесно переменятся. Поэтому, решив защищаться до последнего, она собрала все свои силенки и – рванулась.

От неожиданности Юля выпустила ее из рук, и тотчас же все кошачьи когти впились в ее тело сквозь платье. Завопив, Юля отпрянула, отчего когти проехались по ней, глубоко бороздя кожу и мясо…

– А-а!!! Гадина!!! Держи!!!

Вадик начал махать руками, стремясь поймать мечущегося в панике зверька, но, тоже отведав когтей, взвыл и нечаянно сокрушил стеклянную полочку с Юлиными духами и притираниями. Среди звона, треска, мата, своих и кошачьих истошных криков бились муж и жена в крошечном помещении, пытаясь схватить обезумевшее и оттого втройне увертливое животное.

Наконец, издав трубный звук разъяренного слона, Вадик сорвал Зайку в ванну вместе с клеенчатой занавеской, на которой она было повисла. Кошка запуталась в занавеске и с воплями барахталась в ней… Издавая очень похожие звуки, Вадик прижимал ее изо всех сил ко дну ванны, где хлестала и брызгалась мощная струя воды.

– Сечка! – опомнилась Юля, пихая мужу орудие убийства.

– Не могу, бьется!! – отозвался он.

– Р-руки… – прохрипела женщина и сама, размахнувшись, нанесла первый удар по куче клеенки, удачно не попав супругу по пальцам, – он едва их отдернул.

Из разрубленной клеенки брызнул вверх яркий фонтан крови, раздался душераздирающий, не кошачий и вообще ничей на земле вой, – и Юля рубанула еще раз. Кровь начала заливать ванну, но ее сразу смывало и уносило в водоворот стока…

– Теперь ты, хирург.

Поочередно, уже без слов, только тяжело дыша и отплевываясь от попадавшей в лица крови, супруги рубили и рубили неподвижное и безмолвное месиво из клеенки, костей, окровавленной шерсти и блестящих внутренностей. Молча передавали друг другу сечку и продолжали свою работу без отдыха, оскалив зубастые рты и сощурив невидящие глаза…

Когда рубить стало уже нечего, и металл начал крушить металл, Вадик швырнул сечку в ванную и оперся о борт руками. Рядом в такой же позе, глядя в изодранную стенку, стояла его жена. Муж пришел в себя первым. Он обвел глазами помещение, что-то натужно соображая, и вдруг тихо спросил: