Наталья Веселова - Одиннадцатый час

– Воистину воскресе! – но обнаружила, что слова ее звучат иначе, чем чужие – более значимо, что ли…

Потом кричали еще и еще. Открылись двери, в них сразу образовалась пробка; кто-то подхватил Ирину под руку со словами: «Не зевайте, матушка, а то затопчут», и буквально внес ее в церковь, а она при этом не знала, касается ли ногами земли… Позже Ирину сажали в уголке на скамейку, шугая оттуда успевшую разместиться с комфортом молодежь – и там оставили.

Раньше, в клинике, зная умом, что положение ее безнадежно, Ирина пыталась представить себе минуты, когда действительно станет умирать. Как это будет? Оглушенная наркотиками, она просто заснет и не проснется? Или, наоборот, находясь в сознании, увидит, как медленно потухает вокруг свет, ускользает сознание, спутываются мысли? А может (об этом думалось с усмешкой), в ногах постели встанет некое существо, протянет руку, она отделится от самой себя и последует за ним туда, где все-таки нет тьмы? Или ее затянет в банальную черную воронку, о которой столько написано?

Но никуда не затягивало, никто подозрительный не являлся, свет не гас. Наоборот, постепенно теряя чувство тела, Ирина чувствовала, как обостряется восприятие, ярчают, а не меркнут окружающие краски, отчетливей и объемней становятся звуки. Она слышала и могла выделить каждое слово хора, хотя раньше, когда из любопытства заглядывала в церковь, пение сливалось для нее почти в музыку, давая возможность разобрать только «Господи, помилуй».

Молиться Ирина не умела вовсе, лишь наспех обученная о. Димитрием «Отче наш» и Архангельскому обрадованию, и теперь только могла шептать иногда «Воистину воскресе…» – причем голос свой слышала будто со стороны. Наконец, все спуталось совсем. Появлялись и исчезали священники, люди кругом крестились, кланялись, потихоньку переминались, и в какой-то момент Ирина четко увидела границу, внезапно пролегшую между ними и ею – они явно находились где-то в другом месте! Какое-то время она пыталась в этом разобраться, но потом бросила.

Шли минуты, часы, но Ирина не понимала этого – до той поры, когда из Царских врат показались два священника с золотыми чашами в руках, и один из них был о. Димитрий… Тут Ирина вернулась сама в себя и осмысленно огляделась. Она сообразила, что сейчас начнется причастие, но вместе с тем знала, что к Чаше подойти уже не сможет. И тогда она взмолилась впервые в жизни, двумя словами – «Господи, дай!» – и не пыталась вникнуть в собственные слова, решив, что Бог, уж наверно, разберется и так.

– Господи, дай… – повторила она шепотом и услышала рядом будто знакомый голос:

– Что, матушка, притомились совсем? А ну-ка, пойдемте, осторожненько, вот та-ак…

И молодой человек, вроде бы тот самый, что еще раньше втащил Ирину в церковь (и которого она как будто видела и прежде, до всего, и даже совсем недавно по какому-то поводу вспоминала) легко поднял теперь ее на ноги и повлек к о. Димитрию, оказавшемуся с Чашей ближе. Она перебирала ногами, но всем телом повисла у парня на руках. Он не повел ее в очередь, а доставил кратчайшим путем прямо к Чаше, отодвинул спиной очередного причастника и шепнул:

– Имя, имя говорите…

Но этого не потребовалось: о. Димитрий, почуяв заминку, вскинул глаза. И Чаша, и лжица явственно задрожали в его руках. Какой-то миг он думал, что обознался. Потом, забыв торжественность момента, хотел что-то сказать, не смог и взял себя в руки:

– Причащается раба Божия Ирина во оставление грехов ея и в жизнь вечную.

Продолжая поддерживать больную, юноша причастился сам и двинулся с ней дальше, чтоб напоить. Руки ее, скрещенные на груди, так и остались, не опускаясь более. Исправно выполнив все положенное, он повел Ирину обратно – туда, откуда взял. Место уже было занято, но, завидя приближавшихся, люди вскочили с испуганной готовностью.

– Вот так, матушка, вот и ладненько, со святым вас причастием…

– Карман… – вдруг прошептала она. – В кармане…

Озадаченный паренек нагнулся к ее широкому накладному карману и извлек оттуда небольшую тетрадку. Думая, что больная ее требует, стал совать к скрещенным рукам, но она не брала, шептала:

– Листок… Ключи…

Он перелистал тетрадку, нашел пополам сложенный лист бумаги, посмелее выудил из того же кармана связку ключей и вопросительно глянул на женщину. Она ничего не говорила, смотрела мимо. Молодой человек проследил за взглядом и убедился, что он упирается прямо в о. Димитрия.

– Ему отдать? – догадался он, и увидел, что веки умирающей опустились.

– Хорошо-хорошо, сидите-сидите, – засуетился парень и, забрав все, стал пробираться вперед толпы с целью дождаться о. Димитрия.

Ирина осталась одна, и ей удалось еще раз открыть глаза. Она смотрела куда-то выше Царских врат, успела подивиться тому, что видит там какое-то раньше незамеченное движение – и вдруг ей почудилось, что она начала стремительно приближаться туда…

Женщина, сидевшая на лавке по соседству с Ириной, с умилением смотрела на совсем желтую старушку. Скрестив руки на груди и плотно закрыв глаза, старушка улыбалась. «Вот как молиться-то надо, не то что я, грешница!» – укорила себя женщина, но тут увидела, что старая богомолка качнулась вбок и привалилась головой к стене, глухо стукнувшись о нее.

– Мамаша… – обеспокоенно дотронулась она до сухой руки – и отпрянула: рука была намного холодней, чем ее собственная.

Женщина беспомощно оглянулась вокруг, порывисто вскочила, уронив сумку на пол.

– У… умерла… – сказала она сначала тихо, но потом, обводя всех блуждающим взглядом, стала повторять громче и громче: – Умерла! Она умерла! Люди, умерла женщина! Умерла! Умерла

Вадик и Юля бестолково носились в машине вокруг больницы.

– Не могла далеко уйти, не могла… – твердила Юля, дико озираясь по сторонам.

– Да, а куда она, по-твоему, подевалась?! – рычал ее супруг. – Ты соображаешь, во что мы влипли?!

– Соображаю, не дура! – огрызнулась Юля, но тут же успокоительно дотронулась до его руки на руле. – Ничто еще не потеряно. Здесь где-то бродит. Может, перед смертью мозги отшибло. Найдем, куда она денется!

– Да-а… – плаксиво скривив губы, заныл Вадик, – Найдем, найдем… А нотариус у нее что сегодня делал? А если вдруг окочурится на улице, ее в морг и – вскроют? Ой, мама, мама, мамочка моя-а… И поп еще какой-то, говоришь…

– Спокойно, спокойно, – заклинала жена. – Найдем. Если и переписала завещание (старая сволочь), копию заберем, а нотариуса купим. Сунем что-нибудь из ее побрякушек – и нет завещания… У каждого человека своя цена имеется, сам знаешь… А если и заберут в морг – мы ее раньше все равно отыщем. До вскрытия не допустим, предъявим документы, что она из ракового, да и сами – врачи, не забывай… Обойдется. А поп… –вдруг она сразмаху хлопнула себя ладонью по лбу, словно убивая комара, и