Наталья Веселова - Одиннадцатый час

Сердце матушки сжималось: «Что с ним такое?! Неужели – опять?!» – мучительно задавала она себе вопрос. За положительным ответом стояло многое и для нее лично: снова ускользала почва из-под ног у целой семьи, снова приходилось расставаться с налаженным существованием, возможно, на долгие годы, и, главное, рушился надежный, в который раз выпестованный мир…

О. Димитрий сидел за столом, раздвинув локтями приборы и поникнув своей большой, бестолковой, кудлатой головой. У Светланы задрожало лицо. Посмотрев на мужа, она безошибочно установила: то самое.

– Есть – не будешь? – зловеще спросила она.

Муж скорбно сморщился, и в комнате повисло гнетущее молчание.

Попадья решилась. Она собралась говорить твердо, спокойно, но не удержалась и с первых же слов сорвалась на крик:

– Ну, и что там у тебя опять?! Снова «промашечку дал»?! Или «ошибочка вышла»?!

– Широк, широк путь, ведущий в погибель, – похоронным голосом отозвался супруг.

– Та-ак… – резюмировала Светлана. – Значит, начинается… И что на этот раз не слава Богу?

– На узкий путь становиться надо, – гнул свое о. Димитрий.

– Чего тебе не хватает?! – заломила руки попадья. – Церковь, вон, строишь, все до копейки в нее вложил – детям даже, как я ни билась, гроша ломаного не дал, изверг, из того, что Ирина оставила… Ее спас от вечной погибели – а все неймется!

– Да не спас я ее – погуби-ил!! – взвыл о. Димитрий, вскакивая и воздевая руки к небесам, куда путь ему пока что преграждал потолок. – Завлек я ее… – он перегнулся через стол к жене и, словно сообщая ей по секрету жуткую тайну, перекосившись, шепнул: – В сергианскую секту…

– К-куда? – обомлела Светлана.

– Душу ее погубил… Навеки… – и о. Димитрий сокрушенно рухнул на стол поперек, давя посуду.

«Это еще ничего, это еще поправимо, – быстро решила попадья. – Только нужно срочно принимать меры…».

– И что же теперь? – с виду заинтересованно спросила она.

Ее муж встрепенулся, приподнялся и стал озираться знакомым блуждающим взглядом, постепенно озаряясь – точь-в-точь как раньше, когда принимал очередное судьбоносное решение, а потом вдохновенно забормотал:

– Был грех, что ж делать – замолим… Попутал бес… Но теперь уж точно на узкий путь встанем… В Истинную Православную церковь перейдем… А эту построил – и пусть… Пусть сергиане служат… Тьфу, то есть сквернодействуют… У них благодати нет, и все таинства их – суть сквернодействие… Мне священник один объяснил – из Истинной… Которую они, то есть сергиане, называют Катакомбной… Знаешь, в 28-м году Собор был? Знаешь? «Кочующий» назывался, потому что из города в город переезжал, большевики гоняли… Так вот, на том Соборе всем сергианам была – анафема. И все таинства их не считаются. Так что мы с тобой, Света, даже некрещеные, не то что невенчанные. Вот как – нехристи мы и во грехе живем. А Ирину, рабу Божию, я, грешник, соблазнил, Да еще и церковь сергианам на ее деньги построил… Да ты почитай, почитай, Света, там на столе у меня литература – сама поймешь… Тот священник их, отец Олег, сам мне все объяснил… Сан слагать мне надо, вот что…

– И что… В катакомбной служить будешь? – замирая от тоски, спросила Светлана.

О. Димитрий затряс головой:

– И-и…Какое… Если кто из сергианских священников к истинно-православным переходит, то ему уже нельзя никогда служить: это вроде как пятно на всю жизнь. Только простым прихожанином, чтоб до гроба отмаливать… Да ты читай, читай книги те, Светлана! Я тебе так, бегло объяснил, а там все подробно описано… Доказано… Не придерешься… Так что дело наше решенное… Что уж тянуть, хватит… Вот пойду завтра в епархию… И будем мы с тобой, Света…

Матушка Фотиния поднялась во весь свой дивный рост.

– Не будем, а будешь, – отчетливо произнесла она. – Потому что я – здесь остаюсь. В Русской Православной Церкви. А ты – иди, куда знаешь… Раскольник ты, вот кто.

О. Димитрий оторопел. Ему показалось, что и стул, и стол под ним вдруг потеряли равновесие. Никогда раньше и помыслить он не мог, что жена возьмет – и в чем-то с ним не согласится: ведь столько раз, не задавая ни единого вопроса, она безропотно поворачивала за ним в любую сторону, и он привык, что за его спиной всегда – надежный тыл, верная единомышленница и подруга… Он поднялся в свою очередь, но до жены явно не дотянул: даже без каблуков она была на полголовы выше.

– Что ты сказала? – растерянно пробубнил он. – Что ты сказала, повтори…

Супруги минуту стояли, разделенные обезображенным столом и бурно дышали, сверля друг друга взглядами.

– А то и сказала, – отдышавшись, ответила матушка. – Я остаюсь там, где есть. Ступай, куда тебе надо, но – без меня. Я сказала, а ты слышал, – она отчаянно искала какой-нибудь решающий аргумент, взгляд ее упал на красный угол, и она неторопливо,

четко, с вызовом перекрестилась. – И тремя перстами крещусь, вот!

Светлана повернулась и неспешно, с достоинством вышла из комнаты, покинув там держащегося за сердце обмякшего мужа…

…Утром не то что шел дождь, а стояли в воздухе дрожащие холодные капли, оседая на одежде прохожих, быстро делали влажными их невыспавшиеся лица, насквозь пропитывали пальто, превращая их в мокрый ледяной компресс – и не было спасения от этой проклятущей мороси ни в плаще, ни под зонтом.

О. Димитрий, ни минуты не спавший ночью, исстрадавшийся, опустошенный, с ватой вместо мозгов и сосущей пустотой на месте сердца, брел с непокрытой головой к своей церкви.

«Сейчас приду и скажу… Приду и скажу…» – повторял он про себя, но что именно скажет – то в голове не выстраивалось. Он чувствовал себя почти убитым, растоптанным и поруганным. И кем?! Собственной женой. Он на ходу печально потряхивал мокрыми длинными волосами, даже постанывал – и так дополз вверх по холму до вчера только поставленной церковной ограды. Его явление сразу привлекло к себе восторженное внимание. Со всех сторон к нему бросились – «Благословите!» – и о. Димитрий рассеянно благословлял народ, при этом грустно озираясь. Он не сразу-то и вник в то, что ему настойчиво втолковывали, а когда понял – пришлось с тяжелым чувством плестись в храм. Выяснилось, что последнюю икону как раз доставили, даже повесить еще не успели.

– И как подошла идеально! – радовался главный художник. – Я-то думал, подгонять придется, морока целая, а она – гляди-кось! – как влитая! Крюки сейчас вобьем, да и повесим, всего и делов, слава Тебе, Господи!

Тоскливо взглянул о. Димитрий на прислоненную у ниши большую светлую икону. И о–тшатнулся. Начал было беспомощно оглядываться, и тут заметил прямо позади себя свою жену Светлану. Она стояла запыхавшаяся, простоволосая – всю дорогу бежала вслед за мужем в надежде успеть предотвратить что-то страшное, И вот – успела и собралась было, не теряя времени, приступить к делу, начав с чего-нибудь самого отчаянного – может быть, даже упасть прилюдно перед мужем на колени, но ничего этого не сделала, а стояла рядом с ним, потрясенно глядя мимо его затылка – на икону.