Агата Кристи - Пассажир из Франкфурта

– Но она приносит пользу! – воскликнул Монро. – Приносит пользу всем!

– Да, многие научные открытия воспринимались как чудо. Но зачастую спустя некоторое время проявлялись побочные эффекты их использования, и приносимая ими польза оборачивалась катастрофой. Поэтому профессор решил отказаться от осуществления этого проекта. Он сказал…

Она взяла лист бумаги и принялась читать написанный на нем текст, в то время как профессор одобрительно кивал.

– Я удовлетворен своими достижениями, своим открытием, но принял решение не воплощать его в жизнь. От него было необходимо отказаться, и я отказался. Доброжелательность нельзя привить искусственно. Когда-то это можно было сделать, но все мои записи, содержавшие формулы, ноу-хау и отчеты о результатах испытаний, превратились в пепел. Я уничтожил дитя своего мозга.

Неожиданно Роберт Шорхэм заговорил хриплым голосом, прилагая неимоверные усилия:

– Я уничтожил дитя своего мозга, и ни единая душа на свете не знает, как оно родилось. Мне помогал один человек, но его нет в живых. Он умер от туберкулеза через год после того, как мы добились успеха. Вы зря теряете время. Я ничем не могу помочь вам.

– Но ваши знания могут спасти мир!

Послышались странные булькающие звуки. Это был смех. Инвалид в кресле смеялся.

– Спасти человечество! Какие громкие слова! Это ваши молодые люди думают, будто спасают мир. Проникшись ненавистью, творя насилие, они хотят спасти мир. Но не знают как! Им придется дойти до всего самим – собственным сердцем, собственным умом. Мы не можем просто взять и снабдить их искусственным средством, с помощью которого они сделают это. Искусственная доброта? Нет. Она не будет настоящей. Она не будет ничего значить. Это против природы. Против Бога.

Последние два слова профессор произнес неожиданно отчетливо. Он окинул гостей взглядом, словно прося у них понимания и в то же время не надеясь на него.

– Я имел полное право уничтожить то, что сам создал…

– Я сильно сомневаюсь в этом, – сказал мистер Робинсон. – Ваши знания, имеющие такое значение, принадлежат не только вам. К тому же то, что вы породили, то, чему вы дали жизнь, – нельзя уничтожить.

– Считайте как хотите, но факт остается фактом, и вам придется смириться с ним.

– Нет, – твердо произнес мистер Робинсон.

– Что вы хотите сказать этим «нет»? – с негодованием спросила Лиза Нойман.

Ее глаза сверкали. Интересная женщина, подумал мистер Робинсон. Наверное, она любила своего шефа, Роберта Шорхэма, всю свою жизнь. Любила его, работала с ним, а теперь жила рядом, помогая ему бороться с недугом и проявляя преданность в самом чистом ее виде, без примеси жалости.

– Человек по ходу жизни многому учится, – сказал мистер Робинсон. – Не думаю, что моя жизнь продлится долго. Во-первых, я слишком много вешу.

С тяжелым вздохом он опустил голову и посмотрел на свой живот.

– Но кое в чем, смею вас заверить, я разбираюсь. Я прав, Шорхэм, и вам придется это признать. Вы честный человек и никогда не уничтожили бы плоды своего труда. Просто не смогли бы заставить себя сделать это. Вы все еще храните записи где-нибудь в потайном месте – вероятно, не в этом доме. Возможно – это лишь мое предположение, – в банковском сейфе. Мисс Нойман знает об этом. Ведь вы доверяете ей. Она единственный человек на свете, которому вы доверяете.

– Кто вы, черт вас возьми? – совершенно отчетливо произнес Шорхэм.

– Я человек, который знает все о деньгах, – сказал мистер Робинсон, – и обо всем, что с ними связано. О людях, их характерных особенностях и привычках. Если б вы захотели, то явили бы миру результаты своей работы. Я не имею в виду, что вы смогли бы проделать ее заново. Уверен, ваши записи сохранились. Вы высказали свое мнение, и кое в чем я не могу не согласиться с вами. Действительно, польза для человечества очень часто имеет оборотную сторону. Бедный старик Беверидж! [39] Уильям Генри Беверидж, барон (1879–1963) – английский экономист, представитель фабианства. Свобода от нужды, свобода от страха, свобода от бог знает чего еще… Он считал, что создает рай на земле, говоря об этом, планируя это и добиваясь этого. Но это не привело к созданию рая на земле, и я думаю, что ваш «Бенво», или как вы его называете – похоже на название патентованного продукта, – тоже вряд ли тому способствовал бы. Доброжелательность таит в себе опасности, как и все остальное. Она избавит человечество от страданий, насилия, анархии, наркотической зависимости. Да, она избавит человечество от множества социальных катастроф. И она могла бы – именно могла бы – спасти нечто важное. Могла бы изменить положение людей. Молодых людей. Ваше «Бенволео» – я намеренно употребил такое обозначение, дабы оно походило на название патентованного чистящего средства, – сделает людей доброжелательными, и я допускаю, что это средство сделает их также снисходительными, самоуверенными и самодовольными. Однако существует вероятность того, что если вы насильно измените их натуру и они будут вынужденно оставаться такими до самой смерти, кто-то из них – немногие – решит, будто им от природы свойственно быть робкими, а не гордыми, и действительно изменятся. Я имею в виду, до того как они умрут. Не смогут отвыкнуть от привычек, к которым их приучили.

– Черт возьми! – воскликнул полковник Монро. – Я не понимаю, о чем идет речь.

– Это полная бессмыслица, – сказала мисс Нойман. – Вам придется удовлетвориться ответом профессора Шорхэма. Он волен поступать со своими изобретениями так, как ему заблагорассудится. Вы не можете принуждать его к чему бы то ни было.

– Нет, – сказал лорд Олтемаунт, – мы не собираемся принуждать вас, Роберт, или подвергать пыткам, чтобы вы открыли нам свой тайник. Вы поступите так, как считаете нужным.

– Эдвард? – произнес Роберт Шорхэм.

Речевой аппарат снова подвел его. Он принялся жестикулировать, и мисс Нойман быстро пришла ему на помощь.

– Он спрашивает: вы Эдвард Олтемаунт?

Шорхэм опять заговорил, а женщина стала переводить:

– Он спрашивает вас, лорд Олтемаунт, искренне ли, от чистого сердца, вы просите его предоставить в ваше распоряжение средство, полученное в результате осуществления «Проекта Бенво». Он говорит…

Она сделала паузу, внимательно наблюдая за губами своего шефа и прислушиваясь к издаваемым им звукам.

– Вы единственный человек в обществе, которому он когда-либо доверял. Если таково ваше желание…

Джеймс Клик неожиданно вскочил на ноги и, метнувшись словно молния, мгновенно оказался возле кресла лорда Олтемаунта.

– Позвольте мне помочь вам, сэр. Вы нездоровы. Пожалуйста, отойдите немного назад, мисс Нойман. Я должен дать ему лекарство… Мне известно, как это делается…