Эрл Гарднер - Полное собрание сочинений. Том 35. Доступен каждому

Она обхватила меня за шею и с силой прижала к себе. Я чувствовал через платье, как ее бьет дрожь.

— Дональд, — бормотала она, — дорогой, милый!.. Я еще покажу, на что способна, прямо сегодня вечером! Когда Бернис вернется, выкачаю из нее всю до капельки информацию об убийстве, обо всех гостиничных сплетнях… Выдою досуха!

Я крепко стиснул ее и похлопал по бедрам.

— Умная девочка.

Она глубоко вздохнула, замерла в моих объятиях, закрыв глаза, с улыбкою на устах. Я застал ее в самый подходящий момент. Она долгие месяцы двигалась к этому критическому порогу, а теперь вдруг решилась перешагнуть его и очутилась на седьмом небе.

Эрнестина, не сумев унять радостную лихорадку, пообещала прогулять завтра службу, сославшись на головную боль, освободиться и помогать мне.

К одиннадцати я устроился на ночь в турецких банях. Смекнул, что полиция будет разыскивать меня по отелям, но едва ли потрудится заглядывать в турецкие бани.

И- не поленился назвать свое настоящее имя и адрес.

Я неторопливо позавтракал фруктовым соком, яичницей с ветчиной, выпил кофе с горячими булочками. Мне хотелось пуститься в путь, наевшись как следует, — неизвестно, когда еще выпадет шанс перекусить.

Фотомагазин «Приятная неожиданность» открывался в девять. Я вошел в дверь в одну минуту десятого.

Увидел линзы очков в роговой оправе, сверкающие ряды зубов — японец, продавший мне фотокамеру, рассыпался в любезных приветствиях.

— Извините, пожалуйста, — тарахтел он. — Я Така-хаси Кисарацу. Большие неприятности. Кто-то выбросил фотобумагу на пол. Она могла оказаться из купленной вами коробки. Извините, пожалуйста. Очень сожалею.

Он кланялся и улыбался, улыбался и кланялся.

— К этому мы перейдем через минуту, — посулил я. — Где ваш партнер?

Такахаси Кисарацу кивнул на уроженца Востока с деревянной физиономией, который раскладывал фотоаппараты в витрине.

— Позовите его сюда, — попросил я.

Кисарацу отрывисто что-то пролопотал, и другой мужчина приблизился.

Я открыл бумажник, предъявил два небольших снимка Ивлин Эллис и спрюсил:

— Вы знаете эту девушку?

Партнер долго-долго исследовал фотографии.

Я быстро поднял глаза. Такахаси Кисарацу взирал на него чрезвычайно пристально, а затем сообщил:

— Это я снимал.

— Ну конечно же, — подтвердил я, — это вы снимали. Здесь стоит ваше имя, а на обороте штамп с названии фотостудии. Вы знаете эту девушку.

— Разумеется, — признал он. — Рекламные фотографии. У меня там, позади, студия, изготовление портретов. Не желаете ли посмотреть?

— Вы знаете эту девушку, — напирал я.

— Да, безусловно, — кивал Кисарацу. — Я ее знаю.

— Вам известно, где она проживает?

— У меня в архиве хранится адрес. Объясните, пожалуйста, почему вы расспрашиваете об этом снимке?

Я обратился к партнеру.

— Когда я покупал здесь фотокамеру, тут присутствовала молодая женщина. Это она изображена на фотографии?

Тот примерно секунду держал голову абсолютно неподвижно. Скользнул взглядом по Такахаси Кисарацу, после чего покачал головой.

— Нет. На снимке не та женщина.

— А вам знакома та покупательница? Вы когда-нибудь раньше ее видели?

— Извините, пожалуйста. Я не знаю. Она смотрела камеры, она задавала вопросы, но она ничего не купила.

— Сколько еще она пробыла здесь после моего ухода?

— Вы ушли, и она ушла.

— Прямо сразу?

— Почти сразу.

Я посмотрел в глаза Кисарацу и сказал:

— Теперь слушайте. Я не знаю всех хитросплетений этого дела, но не покончу с ним, пока не узнаю. Если вы намереваетесь…

Я заметил, что глаза его уставились мне через плечо, а блуждавшая по физиономии улыбка превращается в застывшую гримасу.

— Ладно, малыш, — проговорил голос сержанта Селлерса, — шутки кончены.

Я обернулся и посмотрел на него.

С Селлерсом был мужчина в штатском. Он еще ничего не сказал мне, а я уже понял, что это офицер полиции Сан-Франциско.

— Ладно, — повторил Селлерс. — Теперь мы командуем, Дональд. Следуй за нами. Тебя с нетерпением ждут в управлении.

— По какому обвинению? — полюбопытствовал я.

— Сперва в воровстве, — сообщил он, — а впоследствии дойдем до убийства.

Повернувшись к Кисарацу, Селлерс спросил:

— Что этот парень пытался выяснить?

Кисарацу затряс головой.

Мужчина, пришедший с Селлерсом, отвернул лацкан пиджака, предъявил значок и велел:

— Говорите.

— Спрашивал про фотографии, сделанные с модели, — признался Кисарацу.

Селлерс помрачнел.

— А не пытался запудривать вам мозги насчет происшедшего в тот момент, когда он покупал фотокамеру?

— О чем идет речь??

— Насчет случая с фотобумагой?

— А, с бумагой, — разулыбался Кисарацу. — Очень забавно. — Он позволил себе сопроводить улыбку легким смешком. — Некто вскрыл под прилавком коробку с фотобумагой. Весьма странно. Когда мистер Лэм покинул помещение, мы обнаружили на полу фотобумагу — семнадцать листов, двойных, белых, глянцевых. Тот же сорт, что покупал мистер Лэм, пока стоял у прилавка, когда я отходил за фотокамерами.

Кисарацу несколько раз кивнул, и голова его закачалась, словно пробка на морской волне.

— А, будь я проклят, — ругнулся Селлерс.

Кисарацу продолжал кивать и улыбаться.

Сержант вдруг принял решение.

— Ладно, Билл, — обратился он к пришедшему с ним мужчине, — забирайте этого парня в управление и не выпускайте. Я собираюсь перетряхнуть тут все вверх дном. Тут что-то есть… Мозговитый мерзавчик.

Мужчина, которого он назвал Биллом, впился мне в бицепс натренированными пальцами и сказал:

— О’кей, Лэм, пошли.

Пригнул плечо и подтолкнул меня к двери.

Я услыхал позади прощальную реплику Кисарацу:

— Мне очень жаль, мистер Лэм. Извините, пожалуйста.

Я прождал в управлении битых три четверти часа, прежде чем возвратился Фрэнк Селлерс, и меня провели в одну из безликих, абсолютно типичных для полицейских участков комнат.

Исцарапанный дубовый стол, несколько медных плевательниц, установленных на прорезиненных ковриках, пара-тройка простых стульев с прямыми спинками и календарь на стене составляли единственные предметы обстановки. Линолеум на полу выглядел так, словно кишел гусеницами. Каждая гусеница представляла собой выжженную полоску длиной от одного до трех дюймов, а располагались они там, где падали сигареты, неудачно брошенные курильщиками в сторону плевательниц.

Человек, которого Фрэнк Селлерс именовал Биллом, оказался инспектором Гадсеном Хобартом. Полученное при крещении имя ему не нравилось, все это знали и в знак любезности величали его Биллом.

Селлерс отпихнул от стола стул с прямой спинкой и указал мне на него. Я сел.