Эрл Гарднер - Полное собрание сочинений. Том 27. Дело о нервном соучастнике

— И он подписывал свои письма к вам?

— Да.

Нарочито безразличным голосом адвокат спросил:

— Нечто вроде «Вашего Принца» или «Сэра Гала-хада»?

— Да.

— «Принц Мечты» или «Зачарованный Принц»?

Она вздрогнула.

— Да… Все последние письма он как раз подписывал «Зачарованный Принц»… «Принц Шарман».

— Где сейчас эти письма?

— Я их уничтожила.

— А известно ли вам, где те письма, которые вы писали ему?

— Я… я их тоже уничтожила.

Гамильтон Бюргер подмигнул Мейсону.

— Продолжайте, мэтр, у вас это здорово получается.

— Каким образом вы их получили? — спросил он.

— Я… я пошла в его квартиру… то есть в контору.

— Так в контору или квартиру?

— В контору.

— Когда он там находился?

— Я… когда я получила письма, он был там.

Мейсон улыбнулся прокурору.

— У меня все, ваша честь, но я оставляю за собой право продолжить перекрестный допрос по поводу этих писем. И я настаиваю на своем возражении. Свидетельница не может присягнуть, что они приходили от моего подзащитного. Она сама показала, что они были подписаны выдуманными прозвищами.

Судья Хартли повернулся к девушке.

— Эти письма вы получали в ответ на те, которые посылали?

— Да, ваша честь.

— Каким образом вы адресовали свои письма?

— Джону Джефферсону в правление компании по добыче, обработке и экспорту алмазов.

— На его южноафриканский адрес?

— Да, ваша честь.

— Вы отправляли письма обычной почтой?

— Да.

— И получали в ответ эти письма?

— Да.

По их содержанию было совершенно ясно, что они написаны в ответ на посланные вами?

— Да, ваша честь.

— И вы их сожгли?

— Да, ваша честь.

— Возражение защиты не принимается. Обвинение может ввести содержание этих писем в качестве косвенных доказательств, — объявил судья.

Гамильтон Бюргер слегка поклонился судье и повернулся к свидетельнице.

— Расскажите нам, что было написано в уничтоженных вами письмах.

— Ну, он жаловался на свое одиночество, на то, что ему чужды люди, которые его окружают, что у него нет друга — девушки и… Господи, все это была ерунда: мне очень трудно все это объяснить.

— Продолжайте. Постарайтесь, и все получится.

— Мы выбрали тон… мы притворялись, будто это «переписка двух одинаково одиноких сердец». Скажем, он мне писал, какой он богатый и хозяйственный по натуре и какой из него получится отличный муж. Ну а я в ответ расписывала, какая я прелестная и домовитая… Нет, такие вещи так просто не объяснишь!

— Необходим контекст, вы хотите сказать?

— Совершенно верно. Нужно знать настроение, предысторию, иначе все выглядит поразительно тривиально и глупо. Именно поэтому я решила, что мне нужно получить эти письма обратно.

— Что же было дальше?

— Ну, наконец Джон Джефферсон прислал одно серьезное письмо. Он написал мне, что его компания решила открыть отделение в США и назначила его своим представителем, что контора будет находиться в нашем городе и что он с нетерпением жде^'нашей встречи.

— Что вы сделали?

— Совершенно неожиданно на меня напала самая настоящая паника. Одно дело вести шутливую переписку с человеком, находящимся от тебя за тысячи миль, и совсем другое — встретиться с ним лицом к лицу. Я растерялась и перетрусила.

— Продолжайте.

— Он мне телеграфировал, каким поездом и в каком вагоне приедет, и я, разумеется, поехала на вокзал… И тут все пошло кувырком.

— Что вы имеете в виду?

— Понимаете, из того, что он мне писал, я составила о нем совсем иное представление… Конечно, глупо рисовать себе человека, которого никогда не видела; но я была о нем необычайно высокого мнения. Я считала его другом с большой буквы и при встрече была страшно разочарована.

— Что было потом? — спросил Бюргер.

— Раза два или три я разговаривала с ним по телефону, и однажды вечером мы ходили в театр.

— Ну и что случилось?

Она еле заметно вздрогнула.

— Он оказался совершенно невозможным, — произнесла она, посмотрев в сторону обвиняемого. — Он разговаривал со мной покровительственным тоном, отпускал дешевые комплименты. Он относился ко мне, как если бы я… он видел во мне… Я не чувствовала с его стороны ни уважения, ни внимания. Нет, этому человеку не нужны возвышенные чувства!

— Ну и что же вы сделали?

— Я сказала ему, что хочу получить назад свои письма.

— Что сделал он?

Она снова посмотрел^ на Джона Джефферсона.

— Он сказал мне, что я могу выкупить их.

— Как же вы поступили?

— Решила во что бы то ни стало получить их. В конце концов, они были мои. Четырнадцатого июня я отправилась в контору в такое время, когда, я знала, ни мистера Ирвинга, ни мистера Джефферсона там не должно было быть.

— Ну и что вы сделали?

— Я вошла в контору.

— Для чего?

— С единственной целью найти свои письма.

— Эти письма находились там?

— Да. Он сам мне сказал, что они заперты в его столе, так что я могу прийти и получить их в любое время, если соглашусь на его условия.

Что было дальше?

— Я не могла их отыскать… Я смотрела везде, выдвигала все ящики, и тут…

— Продолжайте.

— Отворилась дверь.

— Кто был на пороге?

— Обвиняемый — Джон Джефферсон.

— Один?

— Нет, со своим помощником Вальтером Ирвингом. Он заговорил со мной очень грубо, употребляя по моему адресу такие выражения, каких я прежде вообще никогда не слышала.

— Что было потом?

— Он попытался меня схватить. Я отступила назад, наткнулась на стул и свалилась на пол. Тогда мистер Ирвинг схватил меня за руки и поднял. Джефферсон стал обвинять меня в том, что я за ним шпионю и сую нос в чужие дела, на что я ответила, что пришла лишь за своими письмами.

— Продолжайте.

— Он с минуту смотрел на меня с оторопелым видом, потом захохотал и сказал мистеру Ирвингу: «Будь я проклят, если она говорит нам правду!»

Тут зазвонил телефон, и Ирвинг снял трубку. Он слушал некоторое время, а под конец чертыхнулся и сказал: «Допрыгались! Полиция!»

— И что же дальше?

— Обвиняемый подбежал к шкафу для бумаг, распахнул его и вытащил пачку моих писем, перевязанных шнурком. Он сунул их мне в руки со словами: «Вот твои письма, дуреха! Забирай и беги. Тебя ищут. Кто-то видел, как ты забралась сюда, и сообщил в полицию. Те-перь-то ты видишь, какая ты безмозглая идиотка!»

— Продолжайте.

— Он потащил меня к двери, тем временем мистер Ирвинг сунул мне что-то в руку, сказав при этом: «Вот, берите. За это вы будете помалкивать».

— И что же вы сделали?

— Они вытолкнули меня в коридор, и я быстро юркнула в. дамский туалет. Когда я открывала туда дверь, я успела заметить, как обвиняемый и Вальтер Ирвинг побежали в мужской туалет.

— Дальше.

— Войдя в туалетную комнату, я первым делом развязала шнурок на письмах и просмотрела их, проверяя, действительно ли это мои письма, а потом я от них избавилась.