Фрэнсис Дункан - Такое запутанное дело. Когда конец близок

– Понимаю, сэр, – ровным, бесстрастным тоном произнес Бойс. – Что мне действительно хотелось бы выяснить, так это почему Хардин носил с собой револьвер, из которого убили Мартона. И у меня такое чувство, что мы получим ответ на свой вопрос, узнав, чем занимался Хардин до того, как перебрался в Бриджтон и обосновался здесь.

– Вероятно, – заметил главный констебль. – Вероятно, – с оживлением повторил он чуть громче. Потом нетерпеливо повернулся к Паркину: – Как обстоят дела на этом фронте?

– Со своей стороны мы сделали все, сэр. Остается ждать результатов.

Прежде Тремейн лишь молча прислушивался к разговору Бойса с сэром Робертом, но теперь подался перед.

– Любопытно будет выяснить кое-что еще, – тихо обронил он, и на него немедленно уставились три пары глаз.

– Что именно? – дружелюбно спросил главный констебль.

– Экономка упомянула, что видела, как за день до убийства возле дома крутился какой-то мужчина. Хотелось бы знать, кто он и зачем приходил.

– Экономка описала того человека? – спросил Паркин.

– Нет, не сказала ничего конкретного. Только уточнила, что это не Рекс Линтон.

– Жаль, – заметил Паркин. – Это нам особо не поможет, верно?

– Боюсь, что так, – кивнул Тремейн.

Он поднял голову и поймал на себе взгляд сэра Роберта Деннелла. На мгновение лицо главного констебля отразило его истинные чувства, и Мордекай прочитал на нем острую неприязнь.

Просторы холмов дарили покой и утешение, здесь можно было без помех предаться размышлениям. Тремейн медленно брел по траве, заложив руки за спину. Его пенсне сползло на самый кончик носа. После совещания с главным констеблем и инспектором Паркином ничего выдающегося не произошло, но это не означало, что следствие стояло на месте. Напротив, идеи, догадки, версии теснились у Мордекая в голове, сталкивались, обгоняя друг друга. Он устало вздохнул. Расследование преступлений может быть изматывающим занятием, даже если не требует физических усилий. Интересно, принесет ли этот день свежие новости в ответ на запрос, отправленный инспектором Паркином? Тремейн посмотрел на пасмурное свинцовое небо поздней осени и обвел глазами безлюдные гряды холмов, окаймленные серыми крышами домов в полумиле впереди.

Странно было думать, что в нескольких тысячах миль отсюда, на другом конце земли, люди изучают папки с документами и звонят по телефону, чтобы затем результаты их трудов достигли этого уголка Англии. Невероятно, что существует связь между тихим уединением этого места и миром насилия, жестокости и страстей, к какому вышеупомянутые труды имеют самое прямое отношение. Тремейн вдруг осознал, что впадает в опасное самокопание, от которого недалеко до приступа хандры, и ускорил шаг: ходьба обычно помогала избегать мыслей на запретные темы.

Чуть впереди холмы пересекала одна из дорожек, ведущих к реке. Мордекай поднялся по пологому склону на вершину, прежде заслонявшую ему обзор, и увидел на дорожке человека. Это был Мартин Слейд. Он шел, с трудом волоча ноги, тяжело опираясь на палки. Тремейн замер в нерешительности. Общество Слейда его не привлекало: когда они встретились в прошлый раз, тот вел себя не слишком любезно. Но теперь уже не было надежды, что удастся избежать встречи с ним, не уронив достоинства, – Слейд заметил его. Тремейн признал поражение и обреченно выступил вперед. Хромой остановился посреди дорожки, навалившись на палки, и натужно дышал. Лицо его исказилось от усилий.

– Доброе утро, – произнес он, когда Тремейн подошел ближе. – Вижу, прогулки по холмам входят у вас в привычку!

– Жаль упускать удобный случай, – отозвался Тремейн. – Кажется, и вам пришла в голову та же мысль.

– Порой я выхожу прогуляться, – признался Слейд. – Пожалуй, это единственное физическое упражнение, которое мне теперь по силам. Хотя даже в этом удовольствии часто приходится себе отказывать, – добавил он.

Он держался приветливее, чем накануне, и не прочь был поговорить. Тремейн посмотрел на него дружелюбно. Днем раньше он застал Слейда не в лучшую минуту, тот мучился от боли, и его нелюдимость легко понять.

Слейд повернулся и медленно двинулся по дорожке.

– Там я оставил машину, – объяснил он. – Сейдж, мой водитель, обычно довозит меня до конца тропинки и дает мне свободу где-то на полчаса. Примерно столько времени и держат меня эти проклятые ноги.

Тремейн спустился с пригорка и пошел рядом со Слейдом, приноравливаясь к его неловким, мучительным шагам.

– Что с вами случилось? – спросил он. – Авария?

– Да, – кивнул Слейд. – Я сам виноват. Надо было вести себя осмотрительнее. Но теперь уже поздно. Что толку сожалеть? Со временем человек ко всему привыкает. Даже к мысли, что он останется жалким калекой до конца своих дней.

– И ничего нельзя сделать?

– Нет. Бессмысленно отворачиваться от правды. Этим делу не поможешь. Я никогда не буду снова ходить как прежде.

– По-моему, доктор Хардин надеялся на благополучный исход. Мне помнится, он договаривался, чтобы вас осмотрел специалист?

– Он действительно делал все возможное. Старался по мере сил. Но человек в моем положении всегда без всякого врача знает, есть надежда или нет. И я не обольщаюсь на свой счет.

– И все же вы пришли на прием, несмотря ни на что?

Слейд решительно покачал головой:

– Нет. Я согласился прийти только потому, что не хотел подводить Хардина. После всех хлопот, которые он взял на себя. Но мы так и не договорились о времени визита к специалисту. Я лишь сказал, что явлюсь на консультацию, если он ее устроит. Вряд ли он успел что-либо предпринять. Но в любом случае для меня теперь этот вопрос закрыт.

В голосе Слейда слышалась горечь, и Тремейн не решился продолжить тему. Спорить с человеком, едва способным ходить, дело непростое.

Они шли в молчании, но на лице Слейда ясно читалось, что его беспокоит какая-то мысль. Наконец он произнес:

– Когда вы завели речь о Хардине, я подумал, что должен это сказать. Боюсь, я вел себя не слишком дружелюбно. Сожалею. Простите меня. Спишите это на вспыльчивый нрав старого дуралея, который постоянно страдает от боли и не всегда понимает, что говорит. Вдобавок я пережил потрясение, узнав о смерти Хардина. Мы не во всем соглашались, но он мне нравился. Хардин делал для меня больше, чем иные его пустоголовые коллеги с учеными степенями и пышными званиями. – В его голосе снова появились нотки раздражения. Слейд это заметил и заставил себя сдержаться. Он помедлил, подыскивая нужные слова. – Я только хотел извиниться перед вами. Я вел себя не лучшим образом.

– Ничего, – отозвался Тремейн. – Я понимаю, что вы чувствовали.

– В том-то и дело, – вздохнул Слейд. – Сомневаюсь, что вы понимаете. С той нашей встречи мне не дает покоя мысль о том, что вы обо мне подумали.