Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

Я должен был сознаться, что ничего не заметил.

– Толстые и затвердевшие, как роговая масса, чего я никогда еще не встречал раньше. Взгляните, прежде всего, на его руки, Ватсон. Затем на его колени, на его сапоги. Такие удивительные суставы можно объяснить его способом ходьбы, замеченным нашим… – Холмс приостановился и вдруг хлопнул себя по лбу. – О, Ватсон, Ватсон, как я был глуп! Невероятно, но все это так! Все сходится в одном направлении. Как я мог упустить из виду связь идей! А эти суставы? Как я мог пройти мимо них! А собака! А плющ у окна! Это в то время, когда я забылся в моих грезах. Взгляните, Ватсон, взгляните! Вот и он сам! Теперь мы будем иметь случай убедиться.

Дверь медленно отворилась, и на фоне слабого светового пятна мы увидели высокую фигуру профессора. На нем был его домашний костюм. Он стоял на пороге, слегка нагнувшись, с висящими впереди руками, как тогда, когда мы его видели издалека в последний раз.

Он сделал несколько шагов вперед, и вдруг произошло совершенно необычайное превращение. Он опустился на четвереньки и в таком положении стал быстро двигаться, подпрыгивая, как будто от избытка энергии и жизненной силы. Так он прошелся вдоль всего фасада и скрылся за углом. Вслед за этим из двери выскочил Беннет и, крадучись, последовал за ним.

– Идем, Ватсон, идем! – торопил меня Холмс, и мы стали, как можно тише, пробираться сквозь кусты, пока не остановились в виду противоположной стороны дома, ярко освещенной луною.

Профессор, все еще на четвереньках, двигался вдоль стены, покрытой плющем. И вдруг с невероятным проворством, он начал взбираться наверх. Он прыгал с ветки на ветку, крепко и уверенно держась за них руками и ногами, и проделывая все это как будто без всякой определенной цели, а просто от радости существования и своей жизненной силы. Фалды его сюртука, развевавшиеся при каждом его движении, придавали ему вид чудовищной летучей мыши, прилепившейся к дому как большое темное пятно на стене, облитой лунным сиянием.

Наконец, это развлечение, видимо, его утомило, и он опять, с ветки на ветку, спустился на землю и в прежнем странном положении пополз по направлению к конюшне. Волкодав был снаружи и заливался отчаянным лаем, придя в полное неистовство, лишь только увидел своего хозяина. Он рвал свою цепь, метался и дрожал от бессильной злобы, меж тем, как профессор преднамеренно дополз почти до него и стал всякими способами его дразнить. Он поднимал камешки с дороги и бросал их горстями в раскрытую пасть собаки, тыкая в нее поднятой с земли палкой, махал рукою перед самой мордой, стараясь усилить злобу животного, превосходившую всякие границы.

Во всех наших приключениях я еще ни разу не видел более странного зрелища, чем то, которое представляла эта невозмутимая и все еще не лишенная некоторого достоинства фигура, скорчившаяся наподобие лягушки, фигура великого ученого, с расчетливой изобретательной жестокостью занимавшегося доведением прыгавшей перед ним собаки до высших пределов ярости и отчаяния.

И затем все произошло в один миг! Цепь не оборвалась, но ошейник, сделанный для более толстой шеи ньюфаундленда, внезапно соскользнул через голову волкодава. Мы услышали звон падающего железа, и в тот же момент собака и человек покатились по земле, одна – с торжествующим яростным рычанием, другой – с тонким пронзительным криком ужаса.

Жизнь профессора висела на волоске. Взбешенное животное глубоко вонзило клыки в его горло, и он уже был без сознания, когда мы подоспели и растащили их друг от друга. Эта задача и для нас была бы небезопасна, если бы не голос Беннета и его прикосновение, сразу же усмирившие ярость громадного волкодава.

Кучер, разбуженный шумом, появился на пороге своей комнаты над конюшней с заспанным и недоумевающим видом. Потом, рассмотрев, в чем дело, он покачал головой.

– Ага, я этому не удивляюсь! Я видел это и раньше и знал, что собака расправится с ним рано или поздно.

Волкодав был заперт в сарай, а мы, общими силами перенесли профессора в комнату, где Беннет, имевший медицинский опыт, помог мне сделать перевязку. Острые зубы собаки прошли около самой сонной артерии, и кровоизлияние было очень значительным. Через полчаса непосредственная опасность миновала, я вспрыснул моему пациенту морфий, и он погрузился в глубокий сон.

Тогда, и только тогда, мы получили возможность взглянуть друг на друга и обсудить положение.

– Я думаю, что следовало бы пригласить какого-нибудь первоклассного хирурга, – заметил я.

– Боже сохрани! – вскричал Беннет. – Пока еще этот скандал не вышел из пределов нашего дома, но если он получит огласку, его ничем не погасить. Подумайте только о положении профессора в университете, об его европейской известности, наконец, о чувствах его дочери!

– Совершенно верно, – сказал Холмс. – Я думаю, что мы вполне можем сохранить это между нами, но нужно предупредить раз и навсегда возможность повторения подобной истории. Теперь, когда у нас руки развязаны… Мистер Беннет, ключ с часовой цепочки! Макфэйль подежурит около больного и даст нам знать, если будет нужно. Посмотрим, что находится в таинственной шкатулке профессора.

Там было немного, но для нас вполне достаточно: один пустой флакон, другой почти полный, шприц для подкожного вспрыскивания, несколько писем, написанных неряшливо и явно рукою иностранца. Знаки на конвертах указывали, что это были те самые письма, которые однажды нарушили порядок секретарской работы, и каждое из них носило подпись торговца-чеха с Коммерческой улицы. Но все они заключали в себе простые уведомления или об отправке профессору свежей бутылки снадобья, или о получении денег по счету.

Однако, среди них нашелся один конверт, надписанный более культурной рукою и снабженный австрийской маркой с почтовым штемпелем Праги.

– Вот наш главный материал! – вскричал Холмс, вытаскивая письмо.

«Уважаемый, коллега, со времени вашего визита я много раздумывал о вашем случае, и, хотя, при подобных обстоятельствах, у вас могут быть особые основания для продолжения курса, я, тем не менее, рекомендовал бы вам осторожность, так как результаты моих работ показали, что он не лишен некоторой опасности.

Возможно, что сыворотка от одной из антропоидных обезьян была бы лучше. Как я вам уже объяснял раньше, мне пришлось воспользоваться черным лангуром, экземпляр которого был мне доступен. Лангур, конечно, более принадлежит к числу четвероногих и лазающих животных, чем антропоид, который ходит прямо и во всех отношениях к нам ближе.

Очень прошу вас принять все возможные предосторожности во избежание преждевременной огласки действия препарата. У меня есть еще один клиент в Англии, и Дорак состоит моим агентом для вас обоих.