Агата Кристи - Скрюченный домишко; День поминовения

Мама Стивена была существом невнятным, лишенным цели в жизни, с поразительными перепадами настроения; Стивена она озадачивала и поражала своим сумбуром. Но однажды он застал ее завалившейся на угол стола, а из руки выпала пустая бутылочка из-под одеколона. Ему и в голову не приходило, что причина ее буйства — алкоголь. Она никогда не пила вина или пива, и он не мог даже предположить, что ее страсть к одеколону объясняется отнюдь не головными болями.

В эту минуту Стивен понял, что большой любви к родителям не питает. И не без оснований заподозрил, что и они не сгорают от любви к нему. Он был невысок для своего возраста, тих, чуть заикался. Отец звал его «мальчик-девочка». Послушный ребенок, дом вверх дном не переворачивает. Отец предпочел бы ребенка более шумного, более подвижного. «Я в его годы хулиганил почем зря». Иногда отец смотрел на Стивена и с нелегким сердцем понимал, что уступает жене в статусе. Потому что Стивен пошел в ее родню.

Потихоньку, но все более решительно Стивен начал строить планы на жизнь. Он должен добиться успеха! Первый шаг — избавиться от заикания. Он заставлял себя говорить медленно, делая небольшие паузы между словами. Со временем его усилия увенчались успехом: заикание исчезло.

В школе он дал себе задание — учиться. Надо получить образование. С образованием можно чего-то в жизни добиться. Скоро на его старания обратили внимание учителя, его жажду знаний поощряли. Стивен получил стипендию. Представители местных органов образования обратились к родителям — у мальчика хорошие данные. Власти убедили господина Фарради — он неплохо зарабатывал на строительстве дешевого жилья — вложить деньги в образование сына.

В двадцать два Стивен с отличием закончил учебу в Оксфорде, приобрел репутацию яркого и остроумного оратора, научился писать статьи. Появились и полезные связи. Его увлекала политика. От своей врожденной робости он избавился, уверенно чувствовал себя в обществе — скромный, дружелюбный, наделенный особым блеском, какой заставляет людей говорить: «Этот далеко пойдет». Либерал по убеждениям, Стивен понял: у либеральной партии на ближайшее время нет никаких перспектив. И он вступил в партию лейбористов. Скоро о нем стали говорить как о молодом человеке «с будущим». Но лейбористская партия Стивена не устраивала. Новые идеи в ней не очень поощрялись; она была куда больше скована традициями, чем ее мощный конкурент. А консерваторы, со своей стороны, искали перспективную молодежь. И Стивен Фарради пришелся им ко двору — именно такого они искали. Вскоре консерваторы выдвинули Стивена в парламент от крупного избирательного округа, и он победил, хотя и с небольшим перевесом. Он торжествовал победу — и занял место в палате общин. Карьера началась, именно такая, какую он сам выбрал. Теперь надо включать на полные обороты все свои навыки, все свое честолюбие. Стивен чувствовал, что способен управлять, и управлять хорошо. Он умел общаться с людьми, знал, где польстить, а где проявить жесткость. Однажды он сказал себе: «Я должен войти в правительство».

Но едва восторг от пребывания в парламенте поутих, накатило разочарование. После трудной победы Стивен оказался в свете юпитеров, но теперь был просто в колее и ощущал себя маленьким винтиком внутри большого махового колеса, полностью подчиненным хитросплетениям партийной политики, не имеющим своего голоса. Как выбраться из этого небытия? На молодых здесь смотрели с подозрением. Одних способностей было мало. Требовалось влияние.

В его сферу попали люди с какими-то интересами. Какие-то семьи. Ему требовалась финансовая поддержка. Он стал подумывать о женитьбе. Раньше эта тема его не занимала. В голове у него жил смутный образ некоего милого создания, которое идет с ним по жизни рука об руку, помогает его карьере, рожает ему детей, выслушивает его мысли и снимает с плеч груз проблем. Эта женщина живет его интересами, жаждет его успеха не меньше, чем он сам, гордится им, когда этот успех достигнут.

Однажды он оказался на приеме в Киддерминстер-хаус. Киддерминстерские связи считались в Лондоне самыми могущественными. Эта семья всегда была в политике на первых ролях. Лорда Киддерминстера узнавали везде и всюду: высокий, статный, с остроконечной бородкой. Лошадиное лицо леди Киддерминстер можно было увидеть на всех публичных площадках Англии, она заседала во всех комитетах. У них было пять дочерей — три из них красавицы — и сын, он учился в Итоне.

Киддерминстеры поддерживали перспективную партийную молодежь. Так Фарради получил приглашение.

Он мало кого знал среди гостей и, приехав, минут двадцать простоял в одиночестве у окна. Толпа у чайного столика поредела, люди стали расходиться по комнатам, и тут Стивен заметил высокую девушку в черном — она с растерянным видом стояла у столика одна.

У Стивена Фарради была отличная память на лица. В то утро в метро он поднял с сиденья бульварную газетенку, оставленную какой-то пассажиркой, и с легкой улыбкой на лице пролистал ее. И наткнулся на немного смазанный снимок леди Александры Хейл, третьей дочери графа Киддерминстера, а чуть ниже — безобидную сплетню: «...всегда была девушкой робкой, чуралась света, очень любит животных. Леди Александра обучалась на курсах домоводства, потому что леди Киддерминстер считает: «ее дочери должны быть прекрасно подкованы во всех бытовых дисциплинах».

У стола стояла именно она, леди Александра Хейл, и безошибочная интуиция робкого человека подсказала Стивену: она тоже человек робкий. Самая неинтересная из пяти дочерей, Александра всегда страдала от комплекса неполноценности. Она получила то же образование и воспитание, что и сестры, но сильно уступала им в сметливости и сноровке, чем вызывала крайнее раздражение матери. Сандра должна постараться — как можно быть на людях такой неловкой и нескладной? Ничего этого Стивен не знал, но видел — девушка чувствует себя не в своей тарелке. Он словно получил сигнал свыше — действуй, дурень! Такая возможность выпадает раз в жизни! Сейчас или никогда!

Он пересек комнату и подошел к длинному столу. Остановился рядом с девушкой, взял сэндвич. Потом повернулся к ней и заговорил взволнованно, делая над собой усилие (тут он не играл, действительно волновался):

— Можно я с вами поговорю? Я здесь почти никого не знаю, судя по всему, вы — тоже. Не отвергайте меня. Я человек р-р-робкий (его заикание вдруг вернулось к нему в самый неподходящий момент), и мне кажется, вы тоже р-р-робкая, правда?

Девушка вспыхнула, рот ее приоткрылся. Но, как он и полагал, выдавать себя она не стала. Попробуй скажи: «Я дочь хозяина дома». Вместо этого она послушно согласилась: