Александр Свистула - Граф Соколовский и таинственный социалист

– Что за чепуха, – фыркнул Матюшкин.

– Да что вы? А я думал, вы сможете и этому найти объяснение, – саркастично произнёс граф. – Я уже рассказал достаточно. А теперь ответьте ещё раз, для чего вы настаивали на вскрытии тела покойной Настасьи Ивановны?

– Александр Константинович, мне показалось подозрительной её кончина. Я хотел бы убедиться, что в воде не было яда. Хоть у подполковника Аносова не осталось прямых наследников, но уверен, после смерти их окажется достаточно много. Вполне возможно, кто-то подкупил слуг…

– О, вижу, вы уже задумались о слугах. Осмелюсь предположить, что догадываюсь, кто попал под ваше подозрение. Но! Старушка. Борис Михайлович, вы помните, какой мы видели её в тот день? После смерти сына она совершенно сломалась. Она могла бы умереть на наших глазах. Таких и травить не нужно.

Марфа с осуждением поглядела на своего воспитанника. Уж слишком цинично прозвучали его слова. Но на его сосредоточенно-холодном лице не появилось даже тени эмоций.

– Борис Михайлович, вы ведь всё тщательно осмотрели в комнате покойной? Скажите, графин с водой был полон или нет?

– Он был наполнен до уровня ручек. Служанка сказала, после обеда она заливала туда свежую воду до уровня ручек.

– Значит из этого графина старушка не пила?

– Выходит, нет, – признал Матюшкин.

– Значит, жена подполковника умерла не от отравленной воды.

– Её сейчас проверяют на содержание яда. Александр Константинович, подкупленный слуга мог отравить и еду хозяйки.

– Уверен, ваши химики ничего не обнаружат. И не надейтесь на еду. Смерть старушки – вполне естественна.

– Александр Константинович, вы подозреваете кого-то?

– Подозреваю, но об этом скажу вам завтра. Приезжай к нам завтра. В семь.

Марфа попрощалась с молодым следователем и отправилась на кухню. Граф проводил Матюшкина и посоветовал ему хорошо отдохнуть.

– Вашему уставшему мозгу тяжело работать. Он не способен выстроить правильной логической цепи. Поспите подольше, а завтра вечером жду вас здесь.

– Александр Константинович, а ваша цепочка уже готова?

Ответом послужила загадочная улыбка. Большие тёмные глаза графа сузились в маленькие щёлочки. Видимо, чтобы судебный следователь не смог прочесть в них правды.

– Вы ведь не скрываете от меня преступника, как это было с ожерельем княгини Варшавской?

– Завтра. Всё завтра.

Граф Соколовский проснулся, как и обычно, – в шесть утра. После чтения утренних молитв и прогулки он неторопливо позавтракал и приказал закладывать карету. Одевшись в пиджак и жилет тёмно-серого цвета, сшитый ещё в прошлом веке, граф спустился по лестнице. В руках его сверкала начищенная тросточка с серебряной плавно изгибающейся ручкой. Это была ещё одна из набора «тростей с секретиком».

– Его высокоблагородие не сможет Вас принять, – пробурчал Порфирий, избегая острого взгляда графа. – Ему с утра нездоровится.

– Я думаю, Владимиру Павловичу будет интересно узнать, кто убил его сына. Убийцу поймают сегодня же.

Сохраняющий безупречную осанку граф оглядел хромого слугу. Что-то таинственное промелькнула в тёмно-карих зрачках потомственного дворянина. И Порфирий чувствовал на себе этот сосредоточенный взор.

– Я доложу хозяину.

Как и в прошлый раз Александра Константиновича вновь встретили горделивый основатель усадьбы и старые часы с человеческой одышкой. Вернувшийся Порфирий доложил, что хозяин примет гостя в библиотеке.

Совершенно разбитый Владимир Павлович встретил графа в том же положении, что и в прошлый раз. Туманными глазами он посмотрел на вошедшего графа и попытался встать. Жестом Александр Константинович остановил его и слегка поклонился.

– Слишком часто в этом доме стали появляться сыщики, – пробурчал грузный подполковник.

– Так случается с любым домом, если в нём случается убийство. Владимир Павлович, я глубоко уважаю вашу семью. Ваш отец, великолепный кавалерист, отчаянно сражался в Крыму. Его отвага и упорство служили на благо Российской Империи. Продолжателем отцовского дела стали вы, Владимир Павлович. Самурский полк всегда будет помнить, как вы участвовали в штурме Ашхабада. И медаль «За взятие Геок-Тепе» заслуженно блестит на вашей груди. Находясь в отставке, вы верили в старшего сына, Сергея. Уверен, в мечтах вы уже одели его в адмиральский мундир. Но война отобрала у вас эту мечту.

Сильно постаревший и осунувшийся за последние дни подполковник наклонил голову. Он с трудом выслушивал слова графа, ножом резавшие его сердце.

– Единственной надеждой оставался Ярослав. Любимец вашей жены. Но у него не было никакого желания сделать военную карьеру. Вольнодумство занимало его молодой ум. Все ваши предложения о службе он отвергал. Отвергал он и невест. Погрузившись в изучение немецких социалистов, он перестал играть и вызывал в вашей душе раздражение. Вы ведь грозились сжечь эти книги? Эти книги призывающие, страшно сказать, к свержению царя, – твёрдо и громко произнёс граф Соколовский. – Для вас, российского офицера, это было ужасно. Ваш собственный сын стал социалистом. Революционеры посещали ваш дом. Вы грозились лишить его наследства и выбросить из дому? Не так ли?! Этот мерзавец свернул с истинного пути и пошёл против Императора! И вы убили его. Вы убили своего сына.

Последние слова прозвучали тихо в сравнении с недавним криком Соколовского. Но они оглушили подполковника. Он удивлённо поднял голову и не смог произнести ни слова.

– Что же произошло тем вечером? Что должно было случиться, чтобы вы утратили всякий контроль над собой?

– Вы бы слышали те слова, Ваше сиятельство. Он кричал, что царизм вредит стране. Что русско-японская война предвещает смерть… Императора.

Голос отца звучал глухо. Словно он говорил через подушку.

– Он не жалел о смерти брата. Так? Брат стал для него чужим. Ведь он защищал честь Российской Империи.

Владимир Павлович продолжал молча смотреть на серебряную ручку графской трости. А Соколовский продолжал говорить. Голос его становился то угрожающе-громким, то тихим, словно сама совесть говорила с хозяином усадьбы.

– Для вас сын стал чужим. Стал преступником и отщепенцем! Паршивой овцой в славной династии! Вы застрелили собственного сына.

Из глаз Владимира Павловича упала крупная слеза. Он закрылся толстой рукой и задрожал.

– Не было никакого ночного гостя. Таинственный социалист не существует. Это всё придумал верный Порфирий, чтобы спасти вас от наказания. Он первым прибежал сюда и всё понял. Возможно, он даже предлагал обвинить во всём его. Но офицерская честь не позволила переложить вину. И тогда Порфирий придумал несуществующего гостя. Мне с самого начала казалось подозрительным то обстоятельство, что именно Порфирий бегал за врачом и полицией. Вам с Порфирием требовалось время, чтобы придумать легенду, а потом оправдали задержку хромотой слуги. Из шкафа сына вы взяли тёмно-зелёный пиджак и оторвали кусок. Это служило идеальным доказательством реальности ночного гостя. Вы держали в руках пиджак сына, когда Порфирий отрывал от него кусок?