Марджери Аллингем - Черные перья. Работа для гробовщика [сборник]

В столовой дома 38 стояла невыносимая духота, а включенный электрический свет вносил путаницу во время дня (дело шло к полудню), подчеркивая затянувшийся период безвременья, воцарившийся здесь уже давно. Фрэнсис, сидевшей по другую сторону стола перед нетронутой чашкой чая, опустив подбородок на сложенные перед собой ладони, события прошлого вечера уже представлялись бесконечно далекими. Сценой из прошлого, помнившейся смутно, однако наводившей страх. В доме был полный хаос. Привычный уклад жизни оказался окончательно нарушен, и создавалось ощущение, не оставлявшее нигде, что находишься внутри осажденной крепости.

Как только распространились известия о втором убийстве, толпа зевак вернулась на площадь. Только старомодные жалюзи, плотно закрытые, стали хлипким барьером между обитателями дома и любителями «жареного», терпеливо выносившими дождь и пронизывающий ветер.

Поданная еда представляла собой странную смесь – нечто среднее между завтраком и обедом. Миссис Сэндерсон старалась изо всех сил, но сейчас то, что они употребляли в пищу, являлось наименее важным из стоявших перед ними вопросов, а потому Норрис, с трудом сохраняя достоинство, сновал между кухней и столовой с подносами, где на старинном фарфоре и начищенном серебре соседствовали картофель, холодные сосиски, ветчина, джем и кофе.

Холл и лестничные площадки превратились в захваченную неприятелем территорию. Там власть принадлежала полиции. Сыщики с трудом сдерживали напор пытавшихся проникнуть в дом репортеров. И лишь одна из медсестер в накрахмаленном халате и в предусмотрительно заготовленной мягкой обуви проходила сквозь это скопище людей, спускаясь за водой в кухню и возвращаясь обратно.

Инспектор Бриди провел тщательный обыск в обоих зданиях. По его приказу были вскрыты полы и осмотрено пустое пространство под паркетными досками, взрезаны матрацы, размонтированы водосточные трубы. Но все было напрасно. Орудие, с помощью которого убили Роберта Мадригала, а затем и Генри Лукара, бесследно исчезло. Как будто его никогда и не существовало.

Никому в доме больше не удавалось выспаться. Бесконечные допросы продолжались часами, и первоначальное раздражение, которое они вызывали, сменилось мрачным терпением, только и позволявшим выносить их. Даже на прошедшем огонь, воду и медные трубы Годольфине эта пытка начала постепенно сказываться. Еще одна пара глубоких морщин пролегла по обе стороны его рта, а когда он хромал по дому, опираясь на трость, на руке, сжимавшей рукоятку, под желтоватой кожей вздувались вены.

Фрэнсис даже не представляла, как сама выглядит со стороны, но ее это не волновало. Бриди, с тревогой начавший ощущать, что почти влюблен в нее, видел призрачно-бледное создание с огромными, полными боли и тоски глазами. При каждом удобном случае он пытался заставить ее что-нибудь съесть, порой прибегая к командирскому тону.

– Молодой дурачок. Ведет себя как последний осел, – произнес Годольфин, но тут же одернул себя: – Простите мои слова, – добавил он. – Не следовало мне затрагивать эту тему. Как я понимаю, вы с ним помолвлены? Тогда лучше было промолчать.

Годольфин смотрел на Фрэнсис с нескрываемым интересом в темных глазах, и она подумала, как часто люди в моменты стресса отмечают ничего не значащие детали, например что белки глаз все еще оставались желтыми после перенесенной путешественником лихорадки.

Стоило Годольфину вспомнить о ее помолвке, и в нем вновь пробудилась волна энергии.

– Вам тоже следует сознавать, что вы занимаетесь самообманом, – заявил он. – Вы еще слишком молоды и не разбираетесь в таких вещах. Любовь – чувство, легко овладевающее каждым, но на самом деле под ней скрывается пустота. Стоит вам прожить со своим Филдом достаточно долго, как он наскучит вам до слез. Он ведь художник. А все живописцы окружены романтическим ореолом, но в сущности, если познакомиться с ними поближе, они не более чем простаки, склонные к бродячему образу жизни и до крайности обидчивые. Да еще и непрактичные. Взять, например, этот его безумный побег. Чего он так перепугался? Против него у полиции нет ни единой улики, никаких доказательств. И хорошо, что вы избавились от него. Я не жду от вас немедленного согласия с моим мнением, но рано или поздно вы придете к такому же выводу. Вы же разумная девушка. И опять-таки, как я уже говорил, взгляните на любовь в общем виде. Я познал ее. Прекрасное ощущение, пока продолжается, но оно быстро исчезает. И это самое главное, о чем следует помнить. Ты любишь всем сердцем несколько лет, но потом бросаешь на предмет своей любви взгляд со стороны, и он предстает перед тобой в ином свете.

Фрэнсис глубоко вздохнула. Столь пламенная речь из уст знаменитой личности дохнула на нее горячим жаром печи. У нее закружилась голова, подкатила тошнота к горлу. Годольфин пересел в другое кресло, поближе к ней, и, предвидя, что он готовит новую атаку, она невольно подалась назад. Причем Годольфин не питал к ней недобрых чувств, но идея настолько овладела им, что в своей обычной манере он собирался донести ее до Фрэнсис в полной мере.

– Если бы только ему хватило здравого смысла остаться, – продолжил он. – Допустим, дошло бы даже до суда. Разве вы не встали бы на его защиту? Или я? Филлида и старая леди? Разумеется, мы все поддержали бы его, пусть только для спасения собственной репутации. Человек уравновешенный понял бы это.

Фрэнсис готова была разрыдаться. Его слова наводили ужас, и она поднялась, с трудом дыша. Но стоило ей повернуться к выходу, как дверь открылась и появилась мисс Дорсет, которая вела за собой Доротею. Обе женщины выглядели изможденными и неопрятными. Мисс Дорсет производила впечатление человека не столько нуждавшегося в смене одежды и в правильной шнуровке туфель, сколько в душевном покое.

– Я заставила ее спуститься вниз, – сообщила она. – Ей обязательно нужно что-то съесть, иначе она не выдержит. Норрис сказал, здесь есть свежий кофе.

– Конечно. – Фрэнсис подставила для старой женщины кресло.

– Я не должна была спускаться сюда, – проворчала Доротея, с неохотой берясь за чашку, – но миссис Айвори задремала, а миссис Сэндерсон пообещала побыть с ней. Ну и ночка нам выдалась! Вряд ли она вообще сомкнула глаза хотя бы на минуту, и мне с трудом удавалось не позволить ей выходить из комнаты. Все это убьет ее. Я ей сказала: вы ведете себя как непослушный ребенок, а не как достойная пожилая леди. Она вбила себе в голову какую-то мысль. И потому так взбудоражена. Мне померещилось, что она сейчас же выскочит из постели, когда полицейский спросил, могла ли воспользоваться дверью в стенном шкафу мисс Дорсет.

Фрэнсис и Годольфин посмотрела на нее, и мисс Дорсет покраснела.