Агата Кристи - Фокус с зеркалами. Зернышки в кармане. В неизвестном направлении. Хикори, Дикори, Док...

— Я даже не знаю, из какого штата вы родом.

— Это тем более не важно. Я распрощалась со своей страной. Есть причины, по которым путь туда мне закрыт. Если мне представится возможность расквитаться с Америкой, я это сделаю с большим удовольствием.

Буквально на миг ее лицо и голос исказились злобой, которая тут же уступила место привычной туристской жизнерадостности.

— Ну что же, всего доброго, миссис Беттертон. Желаю вам благополучно воссоединиться с вашим мужем.

— Я даже не знаю, где я, в какой части света… — растерянно проговорила Хилари.

— Ну, теперь это уже не секрет. Местечко, затерянное в Атласских горах [176] Атласские горы — горная система в Северо-Западной Африке, состоящая из нескольких параллельных цепей, между которыми расположены плоскогорья. . Не очень далеко…

Миссис Бейкер отошла и начала прощаться с остальными. Наконец, весело помахав всем на прощанье, она направилась по летному полю к свежезаправленному самолету, рядом с которым ее ждал летчик. У Хилари по спине пробежал холодок. Обрывалась последняя нить, связывавшая ее с внешним миром. Стоявший рядом Питерс, видимо, почувствовал это.

— Место, откуда нет возврата, — произнес он тихонько. — По-моему, это про нас.

— Вы по-прежнему полны решимости, мадам, — так же негромко спросил доктор Баррон, — или вам хочется кинуться вслед за вашей американской знакомой, сесть вместе с ней в самолет и вернуться — вернуться в мир, который вы покинули?

— А это возможно? — вопросом на вопрос ответила Хилари.

— Кто знает? — пожал француз плечами.

— Крикнуть ей? — предложил свои услуги Энди Питерс.

— Не вздумайте, — резко оборвала его Хилари.

— Для слабых духом здесь места нет, — презрительно скривилась Хельга Неедгейм.

— Дело не в слабости, — невозмутимо заметил доктор Баррон. — Миссис Беттертон задает себе вопрос, который должен был возникнуть у всякой умной женщины. Он выделил слово «умной», явно чтобы поддеть немку, которую, впрочем, это нисколько не задело. Французов она презирала, а о себе была непоколебимо высокого мнения.

— Как можно даже думать о возвращении, — высоким, срывающимся голосом произнес Эриксен, — когда наконец обретаешь свободу?

— Если человек не может не то что вернуться, но даже подумать о возвращении, это уже не свобода! — возразила Хилари.

— Прошу вас, машины готовы, — сказала, подойдя, одна из служанок.

Они вышли из здания через заднюю дверь. У двух «кадиллаков» стояли шоферы в форменной одежде. Хилари попросила разрешения сесть на переднем сиденье, пояснив, что ее в машине иногда мутит. Никто не возражал. Всю дорогу Хилари пробеседовала с шофером о разных мелочах — о погоде, о чудесном автомобиле По-французски она говорила свободно, и шофер любезно ей отвечал.

Держался он при этом совершенно естественно и непринужденно.

— Долго нам ехать? — решилась осведомиться Хилари.

— От аэродрома до клиники? Часа два, мадам.

Эти слова неприятно удивили Хилари, тем более что еще прежде она заметила, не придав, правда, этому большого значения, что Хельга Неедгейм во время передышки на аэродроме переоделась в платье медсестры. Все сходилось.

— Расскажите мне о клинике, — попросила она шофера.

— О, мадам, клиника замечательная, — воодушевился тот. — Оборудование самое современное. Сюда приезжает множество врачей, и все остаются в восторге. Наша клиника приносит огромную пользу человечеству.

— Да, — согласилась Хилари. — Иначе и быть не может.

— Раньше, — продолжал шофер, — этих несчастных отправляли умирать на какой-нибудь затерянный остров. А теперь доктор Колини вылечивает многих, даже самые запущенные случаи.

— Очень уж это уединенное место для клиники, — сказала Хилари.

— Но в данном случае это необходимо, мадам. Так требуют власти. Зато здесь чудесный воздух, просто целебный. Смотрите, мадам, отсюда уже видна клиника.

Они подъезжали к отрогам горного хребта, на склоне которого сверкало белизной длинное здание.

— Построить здесь такой корпус — просто не верится, — продолжал шофер. — Невозможно даже представить, каких это стоило денег. Мы многим обязаны состоятельным филантропам, мадам. Они не то что правительства, которые так и норовят на чем-нибудь сэкономить. Здесь деньги текли рекой. Говорят, наш патрон — один из самых богатых людей в мире. Сколько он сделал для облегчения людских страданий!

Проехав по извилистой дороге, машины остановились перед огромными железными воротами.

— Вам придется выйти здесь, мадам, — пояснил шофер. — Въезжать в ворота на машине запрещено. Гаражи в километре отсюда.

Путешественники вышли из машин. Не успели они дотронуться до звонка, как ворота медленно отворились и африканец в белом одеянии с поклоном пригласил их войти. Сбоку от ворот они увидели отгороженный проволокой большой двор, где прогуливались какие-то люди. Когда те обернулись в сторону вновь прибывших, у Хилари вырвался крик ужаса.

— Они же прокаженные! — воскликнула она. — Прокаженные…

Ее била крупная дрожь.

Ворота лепрозория [177] Лепрозорий — лечебно-профилактическое учреждение для больных проказой (лепрой). с лязгом захлопнулись за путешественниками, и лязг этот прозвучал в воспаленном мозгу Хилари как последнее прости. «Входящие, оставьте упованья…» [178] Надпись над вратами ада в «Божественной комедии» Данте (Песнь III, перевод М. Лозинского). Вот и конец всему… воистину конец. Все пути к отступлению теперь отрезаны.

Она была одна среди врагов, и, самое большее через несколько минут, ей грозило разоблачение. Подсознательно Хилари, пожалуй, знала это с самого утра, но неистребимый оптимизм человеческой натуры, наивная вера в то, что «уж я-то не погибну», мешали ей осознать это. Когда в Касабланке она спросила Джессопа, что будет, когда она встретится с Томом Беттертоном, он ответил: тут-то она и окажется в опасности. Он добавил тогда, что постарается обеспечить ей прикрытие, однако Хилари не могла не понимать, что из этого ничего не вышло.

Если агентом, на которого полагался Джессоп, была «мисс Хетерингтон», то ее провели в Марракеше. Да и что могла бы сделать мисс Хетерингтон?

Путешественники прибыли туда, откуда нет возврата. Хилари играла со смертью и проиграла. А между тем Джессоп был прав: она уже не хотела умирать. Она хотела жить. Жажда жизни вернулась к ней. Она могла думать о Найджеле, о могиле Бренды хотя и с горечью, но без того холодного безжизненного отчаяния, которое подвигло ее искать забвения в смерти. «Я снова живу, я пришла в себя — и попалась, как мышь в мышеловку. Если бы можно было найти выход», — думала она.