Агата Кристи - Фокус с зеркалами. Зернышки в кармане. В неизвестном направлении. Хикори, Дикори, Док...

— Кыш, — замахала на них руками миссис Бейкер, словно отгоняя назойливых кур. — Кыш отсюда!

Берберки, не переставая смеяться, ретировались.

— Что за люди! — вздохнула миссис Бейкер. — Никакого терпения на них не хватит! Вся их жизнь — это дети и тряпки.

— А они ни к чему другому и не пригодны, — отозвалась мисс Неедгейм. — Это низшая раса, способная только прислуживать.

— Не слишком ли вы к ним строги? — осведомилась задетая таким высокомерием Хилари.

— Не терплю сантиментов. Есть те, кто правит, их мало; все прочие им служат.

— Но в конце концов…

— У каждой из присутствующих есть на этот счет собственные соображения, — не терпящим пререканий тоном заявила миссис Бейкер, — и все они по-своему интересны, но времени обсуждать их у нас нет. Сейчас нам надо как следует отдохнуть.

Берберки тем временем принесли мятный чай. Хилари охотно приняла пару таблеток аспирина, поскольку голова у нее и вправду раскалывалась. Потом они устроились на своих ложах и крепко заснули.

На другой день они проснулись поздно. Как сообщила миссис Бейкер, отправиться дальше им предстояло только вечером Из комнаты, где они провели ночь, открытая лестница вела на плоскую крышу, откуда можно было полюбоваться окрестностями. Вдалеке виднелась деревня, но их дом стоял на отшибе, в большом пальмовом саду. После пробуждения миссис Бейкер указала им на три вороха одежды, сложенных у самой двери.

— На следующем участке пути придется выдавать себя за туземцев, — пояснила она, — так что нашу одежду нужно оставить здесь.

В результате изящный костюм американки, твидовый жакет и юбка Хилари и монашеское одеяние мисс Неедгейм были отложены в сторону, а на крыше сидели и болтали три чистокровные марокканки. От всего этого создавалось ощущение нереальности.

Теперь, когда мисс Неедгейм уже не пряталась за безличностью монашеского одеяния, Хилари смогла рассмотреть ее попристальнее. Она оказалась моложе, чем сочла поначалу Хилари, пожалуй, лет тридцати трех — тридцати четырех, не больше. Хотя она была подтянутой и даже щеголеватой, бледная кожа, короткие толстые пальцы и холодные глаза, в которых время от времени вспыхивал огонек фанатизма, скорее отталкивали, чем привлекали. Говорила она резко и непреклонно, а к миссис Бейкер и Хилари относилась с долей презрения, как к людям, недостойным ее общества. Такая надменность раздражала Хилари, но миссис Бейкер ее словно не замечала. Странным образом Хилари чувствовала куда большую близость и симпатию к двум хихикавшим берберкам, которые принесли им еду, чем к своим товаркам по западной цивилизации. Впрочем, молодой немке не было никакого дела до того, какое впечатление она производит на окружающих. В том, как она держалась, чувствовалось скрытое нетерпение. Она явно стремилась поскорее продолжить путь, и спутницы ее не интересовали.

Труднее было составить представление о миссис Бейкер. На первый взгляд, по сравнению с бездушной немкой она казалась вполне нормальной женщиной, но чем дальше, тем сильнее Хилари чувствовала, что миссис Бейкер сложнее и отвратительнее Хельги Неедгейм. Общительность миссис Бейкер была отработана до совершенства. Все ее высказывания и замечания были естественными, привычными, донельзя обыденными, однако у Хилари возникло впечатление, что она ведет себя как актриса, в семисотый раз играющая одну и ту же роль. Это доведенное до автоматизма лицедейство не имело ничего общего с тем, что миссис Бейкер думала или чувствовала на самом деле. Кем вообще была эта миссис Келвин Бейкер? Как ей удавалось входить в роль? Неужто она тоже фанатичка, мечтающая о прекрасном новом мире [170] Выражение, восходящее к словам дочери Просперо Миранды в трагедии В Шекспира «Буря» (1612–1613, акт, сиена 1), ставшее широкоизвестным как название утопического романа английского писателя Олдоса Хаксли (1884–1963). и восстающая против капиталистической системы? Неужто она отказалась от нормальной жизни ради политических убеждений и чаяний? Обо всем этом оставалось только догадываться.

В путь они отправились вечером, уже не в микроавтобусе, а в открытом туристском автомобиле. Все были в национальной одежде, мужчины в белых джалабиях [171] Джалабия — белая длинная рубаха до пят (ар.). , женщины с закутанными лицами. И снова, набившись до отказа в машину, они ехали всю ночь.

— Как вы себя чувствуете, миссис Беттертон?

Хилари улыбнулась в ответ на улыбку Энди Питерса.

Солнце едва взошло, и они остановились перекусить. Завтрак состоял из лепешек, яиц и чая, приготовленного на примусе.

— У меня такое чувство, будто я вижу сон, — сказала Хилари.

— Да, это и вправду похоже на сон.

— Где мы?

Он пожал плечами.

— Кто знает? Боюсь, что никто… разве что наша миссис Бейкер.

— Дикие здесь места.

— Да, почти пустыня. Но иначе и быть не могло.

— Вы хотите сказать, иначе нас могли бы выследить?

— Ну да. Вы видите, насколько тщательно продумана наша операция. Каждый отрезок пути не связан с предыдущим. Самолет сгорел. Дальше нас всю ночь везли на старом микроавтобусе. Если его кто-нибудь и заметил, так на нем была надпись, что он принадлежит археологической экспедиции, ведущей в этих местах раскопки. На следующий день появляется открытый автомобиль, набитый берберами, — обычная картина на здешних дорогах. Что они придумают дальше — кто его знает? — пожал Питерс плечами.

— Но куда мы едем?

— Спрашивать бесполезно, — покачал головой Питерс. — Поживем — увидим.

К ним подошел высокий француз, доктор Баррон.

— Да, — согласился он, — поживем — увидим, а нам, видите ли, все мало. Это наша западная кровь. Ну не можем мы сказать «довлеет дневи злоба его»! [172] В Священном Писании (Новый Завет, Евангелие от Матфея, VI: 34) сказано: «Итак не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы». Нам подавай завтра, и немедленно!

— Хотите поторопить мир, а, доктор? — спросил Питерс.

— Столько всего нужно сделать, — заявил доктор Баррон, — а жизнь коротка. Нужно иметь больше времени. Больше и больше! — Он патетически распростер руки.

Питерс повернулся к Хилари.

— Ну а о каких четырех свободах [173] Имеется в виду свобода слова и выражения мнений, свобода вероисповедания, свобода от страха и свобода от нужды, которые были определены президентом США Ф. Д. Рузвельтом в послании к Конгрессу 6 января 1941 года как основные цели американского народа. говорят у вас в Англии? Свобода от нужды, свобода от страха…

— Свобода от дураков, — с горькой усмешкой прервал его француз, — вот что мне нужно! Вот что мне необходимо для работы! Свобода от беспрестанных придирок и попыток сэкономить на мелочах! Свобода от всех этих тормозящих работу ограничений!