Агата Кристи - К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

— Ты знаешь, кто положил яд в твое какао?

Жозефина кивнула.

— Ты знаешь, кто отравил дедушку?

Снова кивок.

— А кто прошиб тебе голову?

Она снова кивнула.

— Тогда вспомни то, что ты знаешь, и расскажи все мне прямо сейчас.

— Не расскажу.

— Ты должна это сделать. Все добытые тобой или подслушанные сведения необходимо сообщить полиции.

— Я ничего не расскажу полиции. Они глупые. Они думают, что это Бренда… или Лоренс. А я не такая глупая. Я-то прекрасно знаю, что это вовсе не они. У меня давно появилась мысль, кто это мог быть, и я решила все проверить — и теперь я знаю, что была права, — заключила она с радостным удовлетворением.

Я призвал на помощь все свое терпение и начал новую атаку.

— Я не могу не признать, Жозефина, что ты необыкновенно умна, — сказал я.

Она была явно польщена.

— Но скажи сама, какой толк от твоего ума, если тебя не будет в живых и ты не сможешь порадоваться тому, что ты такая умная? Дурочка, разве тебе не понятно, что, пока ты так по-детски все скрываешь, ты находишься в опасности?

Жозефина с довольным видом кивнула:

— Конечно, понимаю.

— Ты уже два раза чудом избежала смерти. При первом покушении ты сама едва не стала жертвой, а второе стоило жизни другому человеку. И если ты будешь и дальше с важным видом расхаживать по дому и объявлять во всеуслышание о том, что тебе известен убийца, будут новые попытки — и погибнешь либо ты, либо кто-то из твоих близких. Разве ты этого не понимаешь?

— В некоторых детективах иногда убивают всех подряд, одного за другим, — сказала Жозефина с явным удовольствием. — А в конце преступника ловят только потому, что он или она единственный, кто остался в живых.

— Но это не детектив. Это Три Фронтона, Суинли Дин, а ты — маленькая глупая девочка, начитавшаяся больше чем нужно всякой ерунды. Я заставлю тебя сказать мне, что ты знаешь, даже если мне придется душу из тебя вытрясти.

— Я всегда могу что-нибудь наврать, — возразила Жозефина.

— Можешь, но не станешь. Собственно, чего ты добиваешься?

— Вы не понимаете, — сказала Жозефина. — Может, я вообще никогда не скажу. А может, я люблю этого человека?

Она сделала паузу, как мне показалось, чтобы насладиться произведенным эффектом.

— А если я и скажу когда-нибудь, — продолжала она, — то уж сделаю это как надо. Рассажу всех в круг, разберу все с начала до конца, представлю улики, а потом неожиданно скажу: «Это вы!» — Она театральным жестом выбросила вперед указующий перст как раз в ту минуту, когда вошла Эдит де Хэвиленд.

— Брось огрызок в мусорную корзину, Жозефина, — сказала она строго. — Где твой носовой платок? У тебя липкие пальцы. Я собираюсь взять тебя прокатиться на машине.

Встретившись со мной взглядом, она многозначительно добавила:

— Ей полезно отсюда уехать на часок-другой… — Заметив, что Жозефина готова взбунтоваться, она сказала: — Мы поедем в Лонгбридж и будем есть мороженое, крем-брюле.

Глаза Жозефины радостно заблестели.

— Две порции, — сказала она.

— Посмотрим. А теперь пойди надень шапочку и пальто и не забудь темно-синий шарф. Сегодня холодно. Чарлз, сходите вместе с ней и подождите, пока она оденется. Не оставляйте ее одну. Мне надо написать пару записок.

Она села за письменный столик, а я эскортировал Жозефину. Если даже Эдит меня бы не предупредила, я все равно бы ходил за Жозефиной хвостом. Я был уверен, что этого ребенка за каждым поворотом подстерегает опасность.

Я только успел критически оглядеть туалет Жозефины, как в комнату вошла София. Увидев меня, она очень удивилась.

— Вот уж не ожидала увидеть тебя в роли горничной, Чарлз. Я и не знала, что ты здесь.

— А я еду в Лонгбридж с тетей Эдит, — объявила с важным видом Жозефина. — Мы будем есть мороженое.

— Брр, в такую холодину?

— Крем-брюле прекрасно в любую погоду, — ответила Жозефина. — Чем на улице холоднее, тем от него теплее.

Брови Софии были чуть сдвинуты. Я видел, что она чем-то обеспокоена. Бледная, круги под глазами.

Мы вернулись с ней обратно в маленькую гостиную. Эдит промокнула адреса на конвертах и торопливо поднялась.

— Мы отправляемся, — сказала она. — Я велела Эвансу выкатить «форд».

Она прошла в холл, мы следом за ней.

Мое внимание снова привлекли чемоданы с голубыми бирками. У меня они почему-то вызывали смутную тревогу.

Эдит де Хэвиленд сказала:

— Какой прекрасный день. — Она натянула перчатки и взглянула на небо. «Форд» уже ждал их перед домом. — Холодно, однако воздух бодрящий. Настоящий английский осенний день. А как хороши эти обнаженные деревья на фоне неба — листочки кое-где еще висят, совсем золотые.

Она помолчала, а потом повернулась и поцеловала Софию.

— Прощай, дорогая, — сказала она. — Не слишком огорчайся. Есть вещи, которые надо принять и пережить.

Затем она сказала:

— Поехали, Жозефина, — и села в машину.

Жозефина примостилась на сиденье рядом с ней.

Они обе помахали нам, когда машина тронулась.

— Я считаю, что это правильно — увезти на время Жозефину отсюда. Но девочку надо заставить рассказать все, что она знает, София.

— Она, очевидно, ничего не знает. Просто делает вид. Любит напустить на себя важность.

— Все это на самом деле гораздо серьезней. Кстати, они выяснили, что за яд был в какао?

— Дигиталин [155] Дигиталин — горький алкалоид, добываемый из растения дигиталис, или наперстянка. . Тетя Эдит принимает дигиталин от сердца. У нее всегда стоит пузырек с маленькими таблеточками, обычно полный. А сейчас пузырек пустой.

— Но такие вещи надо запирать.

— Она запирает. Но мне кажется, найти ключ для того, кому это понадобилось, труда не составляет.

— А кому это могло понадобиться? Кому? — Я снова поглядел на груду багажа и неожиданно для себя произнес вслух: — Им нельзя уезжать. Нельзя их отпускать.

София смотрела на меня с удивлением.

— Роджеру и Клеменси? Уж не думаешь ли ты?..

— А что ты думаешь?

София как-то беспомощно взмахнула руками.

— Не знаю, Чарлз, — сказала она едва слышно. — Я знаю только одно — снова… снова вернулся этот кошмарный сон…

— Да, я тебя понимаю. Те же слова пришли мне в голову, когда мы ехали сюда с Тавернером.

— Потому что это и есть настоящий кошмар. Ходить среди близких людей, смотреть на их лица… и вдруг увидеть, как эти лица меняются… и перед тобой уже совсем другой человек, не тот, кого ты знаешь, а незнакомый, жестокий…

Она вдруг закричала:

— Давай выйдем на улицу, Чарлз, давай выйдем! На улице не так страшно… Я боюсь оставаться в доме…

Мы долго пробыли в саду. По молчаливому согласию мы больше ни словом не обмолвились об ужасе, нависшем над нами. Вместо этого София с нежностью и теплотой рассказывала мне об умершей, о бесконечных затеях, об играх, в которые они в детстве играли с няней. Няня знала множество историй про Роджера, про их отца, про других братьев и сестер. Для нее они были все равно что свои дети. Няня снова вернулась к ним помочь во время войны, когда Жозефина была крошкой, а Юстес забавным мальчуганом.