Агата Кристи - К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

— Выбор первой жены всех удивил, — вмешался отец. — Он женился на дочери сельского сквайра [82] Сквайр — помещик, землевладелец. , главы охотничьего общества.

Я удивленно поднял брови:

— Деньги?

Старик покачал головой:

— Нет, брак по любви. Она познакомилась с ним, когда заказывала свадебный ужин для своей подруги, и влюбилась в него. Повторяю, он был очень обаятельный. Его экзотичность, энергия — вот что ее, наверное, привлекло. Ей до смерти надоело ее сельское окружение.

— И брак получился счастливым?

— Как ни странно, очень. Конечно, ее и его друзья не вписывались в одну компанию — еще не наступили те времена, когда деньги смели все классовые различия, — но это их не смущало. Они стали обходиться без друзей. Аристид построил свой несуразный дом в Суинли Дин, они поселились там и родили восьмерых детей.

— Вот уж поистине семейная хроника.

— Старый Леонидис поступил весьма умно, выбрав Суинли Дин. Тогда этот пригород только начинал входить в моду. Вторую и третью площадку для гольфа еще не сделали. Суинли Дин населяли старожилы, страстно привязанные к своим садикам и сразу полюбившие миссис Леонидис, и дельцы из Сити, которые мечтали завязать деловые отношения с самим Леонидисом, так что выбор знакомых у них был богатый. Так они и жили, наслаждаясь счастьем, пока она не умерла от пневмонии в тысяча девятьсот пятом году.

— Оставив ему восьмерых детей?

Один умер в младенчестве. Двоих сыновей убили во время этой войны. Одна дочь вышла замуж, уехала в Австралию и там умерла. Незамужняя дочь погибла в автокатастрофе. Еще одна умерла года два назад. В живых осталось двое — старший сын Роджер, женатый, но бездетный, и Филип, женатый на известной актрисе. У них трое детей — твоя София, Юстес и Жозефина.

— И все они живут в этих… как там? В Трех Фронтонах?

— Да. У Роджера Леонидиса квартиру разбомбило в самом начале войны. Филип с семьей поселился там в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. И еще имеется пожилая тетка, мисс де Хэвиленд, сестра первой миссис Леонидис. Она всегда терпеть не могла своего зятя, и, однако, когда сестра умерла, сочла своим долгом принять его приглашение и остаться воспитывать детей.

— И она с большим рвением выполняет свой долг, — заметил инспектор Тавернер. — Но она не из тех, кто склонен менять свое мнение о том или ином человеке. Она всегда неодобрительно относилась к Леонидису и его не совсем джентльменским способам ведения дел.

— Словом, народу полон дом, — сказал я. — И кто же, по-вашему, убийца?

Тавернер покачал головой.

— Рано, — сказал он, — рано отвечать на этот вопрос.

— Оставьте, Тавернер, я уверен, вы кого-то подозреваете. Мы ведь с вами не в суде.

— Это верно, — мрачно отозвался Тавернер. — Но до суда дело и вообще может не дойти.

— Вы хотите сказать, что это не убийство?

— Нет, тут сомневаться не приходится. Его отравили. Но, сами знаете, какая морока с этими отравлениями. Доказательства добыть не так-то просто — дело деликатное. Все факты могут указывать в одном направлении…

— Вот это я и хочу от вас узнать. Вы уже, наверно, составили себе определенное мнение?

— Да, есть одна очень убедительная версия. Знаете, как бывает: все сходится, улики как нарочно подбираются. Но я почему-то не уверен. Дело мудреное.

Я обратил молящий взор на Старика. Он медленно проговорил:

— Как ты знаешь, Чарлз, когда речь идет об убийстве, самая очевидная версия обычно и оказывается правильной. Старый Леонидис вторично женился десять лет назад.

— В семьдесят семь?

— Да, на молодой двадцатичетырехлетней женщине.

Я присвистнул:

— Что за молодая женщина?

— Работала в кафе. Вполне приличная особа, красивая, но несколько анемичная [83] Анемичный — малокровный, бледный. .

— Это и есть ваша убедительная версия?

— А как бы вы думали, сэр? — проговорил Тавернер. — Сейчас ей всего тридцать четыре, возраст опасный. Она уже привыкла к роскошному образу жизни. К тому же в доме живет молодой человек. Учитель внуков. На войне не был — то ли сердце неважное, то ли еще что. Дружба у них — водой не разольешь.

Я задумался, глядя на него. Старая знакомая песня. По испытанному образцу. Вторая миссис Леонидис, как подчеркнул отец, особа в высшей степени порядочная. Но сколько убийств совершалось под такой маской!

— Чем его отравили? — полюбопытствовал я. — Мышьяком?

— Нет. Результат анализа мы еще не получили, но доктор считает, что это эзерин.

— Несколько необычно, правда? Наверняка нетрудно проследить, кто покупал.

— Нет, не тот случай. Лекарство-то его собственное. Глазные капли.

— Леонидис страдал диабетом, — пояснил отец. — Ему регулярно кололи инсулин. Инсулин продается в пузырьках с резиновой крышечкой. Игла для подкожных инъекций вводится через крышечку внутрь пузырька, и содержимое набирается в шприц.

Я догадался, что последует дальше.

— И в пузырьке оказался не инсулин, а эзерин?

— Совершенно верно.

— И кто делал укол? — спросил я.

— Жена.

Теперь я понял, кого подразумевала София, надеявшаяся, что убийцей окажется «именно тот, кто должен был оказаться».

Я задал еще один вопрос:

— Семья в хороших отношениях со второй женой?

— Нет. Кажется, в ссоре.

Картина складывалась вполне убедительная. И все-таки инспектор Тавернер был явно неудовлетворен.

— Что вам не нравится? — настаивал я.

— Если убила она, мистер Чарлз, ей было так просто вернуть потом на место пузырек с инсулином. Вот чего я в толк не возьму: почему она этого не сделала.

— Да, казалось бы, чего проще. И много в доме инсулина?

— О да, полные пузырьки, пустые пузырьки… Подмени она пузырек, и доктор нипочем не заподозрил бы, что дело нечисто. Ведь о признаках отравления эзерином практически ничего не известно. Доктор подумал, что дело в неправильной дозировке, и решил проверить, сколько введено инсулина, и таким образом обнаружил, что это вовсе и не инсулин.

— Стало быть, — задумчиво проговорил я, — миссис Леонидис либо очень глупа, либо очень хитра.

— То есть…

— Она, может быть, и рассчитывала на то, что уж за такую дуру вы ее не примете. Какие есть варианты? Есть еще подозреваемые?

— Фактически любой из домашних мог это сделать, — ответил отец невозмутимо. — В доме всегда был большой запас инсулина, по крайней мере, на две недели вперед. С одним из пузырьков можно было произвести нужные манипуляции, а потом незаметно подсунуть обратно, зная, что рано или поздно до него дойдет очередь.

— Насколько я понимаю, доступ к инсулину имели практически все?

— Его никто не запирал, пузырьки стояли в ванной на половине Леонидиса — на определенной полке в аптечке. Все передвигались по дому свободно, когда и куда хотели.