Агата Кристи - К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

— Фирма ресторанных услуг на мели, — сообщил мне отец.

— Вот-вот рухнет, — подтвердил Тавернер.

— Я видел, что акции вчера вечером резко упали, — сказал я. — Но сегодня утром они, кажется, опять поднялись.

— Нам пришлось действовать очень деликатно, — пояснил Тавернер. — Никаких прямых расспросов. Ничего, что могло бы вызвать панику или спугнуть нашего затаившегося подопечного. У нас есть свои источники информации, и мы получили вполне определенные сведения. Фирма на грани банкротства. Она уже не способна справиться со своими обязательствами. И причина в том, что вот уже несколько лет как ею управляют из рук вон плохо.

— А управляет ею Роджер Леонидис?

— Да, главным образом.

— И заодно он поживился…

— Нет, — возразил Тавернер, — мы так не думаем. Говоря без обиняков, он, может, и убийца, но не мошенник. Если сказать честно, он вел себя просто как олух. Здравого смысла у него, судя по всему, ни на грош. Пускался во все тяжкие, когда, наоборот, нужно было попридержать прыть. Колебался и отступал, когда следовало рискнуть. Будучи человеком доверчивым, он доверялся не тем, кому следовало. Каждый раз, в каждом случае он поступал так, как не надо.

— Бывают такие экземпляры, — согласился отец. — И не то чтобы они действительно были такими кретинами. Просто плохо разбираются в людях. И энтузиазм на них нападает не ко времени.

— Таким, как он, вообще нельзя заниматься бизнесом, — заметил Тавернер.

— Он бы, скорее всего, и не занялся, — сказал отец, — не случись ему быть сыном Аристида Леонидиса.

— Когда старик передавал дело Роджеру, оно буквально процветало. Казалось бы, золотое дно. Сиди да смотри, как все катится само собой.

— Нет, — отец покачал головой, — в бизнесе ничего не катится само собой. Всегда нужно принять какое-то решение, кого-то уволить, кого-то куда-то назначить, всякие мелкие корректировки неизбежны. Но решения Роджера Леонидиса, видимо, всегда оказывались ошибочными.

— Именно, — сказал Тавернер. — Прежде всего, он человек чересчур терпимый. Держал самых никчемных субъектов только потому, что испытывал к ним симпатию, или потому, что они там давно работают. Время от времени ему приходили в голову сумасбродные и непрактичные идеи, и он настаивал на их внедрении, невзирая на связанные с этим громадные затраты.

— Но ничего криминального? — упорствовал отец.

— Ровно ничего.

— Тогда к чему убийство?

— Дурак он или мошенник, — сказал Тавернер, — результат, в общем и целом, все равно один. Единственное, что могло спасти фирму от банкротства, — это поистине колоссальная сумма не позднее, — он справился с записной книжкой, — следующей среды.

— То есть сумма, какую он унаследовал бы или рассчитывал унаследовать по отцовскому завещанию?

— Именно.

— Но он все равно не получил бы этой суммы наличными.

— Зато получил бы кредит. Что одно и то же.

Отец кивнул.

— А не проще было пойти к старому Леонидису и попросить помощи? — предположил он.

— Я думаю, он так и сделал, — ответил Тавернер. — Именно эту сцену и подслушала девчонка. Старик, надо полагать, наотрез отказался выбрасывать деньги на ветер. На него это было бы похоже.

Мне подумалось, что Тавернер прав. Аристид Леонидис отказался финансировать спектакль Магды, заявив, что кассового успеха он иметь не будет. И, как потом оказалось, был прав. Он проявлял щедрость по отношению к семье, но ему было несвойственно вкладывать деньги в невыгодные предприятия. Чтобы спасти фирму ресторанных услуг, необходимы были даже не тысячи, а сотни тысяч фунтов. Аристид Леонидис категорически отказал сыну, и спасти Роджера от финансового краха могла только смерть отца. Да, мотив у него был, тут не поспоришь.

Мой отец посмотрел на часы.

— Я просил его зайти сюда, — сказал он. — Он явится с минуты на минуту.

— Роджер?

— Да.

— «Заходите, муха, в гости, — сладко вымолвил паук» [117] Строчки из стихотворения «Паук и муха» английской писательницы Мэри Хоуитт (1799–1888). , — пробормотал я.

Тавернер бросил на меня негодующий взгляд.

— Мы проделаем все очень аккуратно, — сурово пообещал он.

Место действия подготовили, посадили стенографистку. Вскоре раздался звонок в дверь, и несколько секунд спустя появился Роджер Леонидис. Он вошел стремительно и тут же с присущей ему неуклюжестью наткнулся на стул. Он напомнил мне большого дружелюбного пса. И я сразу же с уверенностью решил — не он переливал эзерин в пузырек из-под инсулина. Он бы разбил его, пролил капли и так или иначе погубил бы операцию. Нет, решил я, подлинным исполнителем была Клеменси, если даже Роджер и причастен к убийству.

Он разразился потоком слов:

— Вы хотели меня видеть? Что-то выяснилось? Привет, Чарлз, я вас не заметил. Спасибо, что зашли. Скажите же, сэр Артур…

Славный человек, очень славный. Но сколько убийц, по свидетельству их изумленных друзей, были славными ребятами. Я улыбнулся ему в ответ, чувствуя себя Иудой [118] Иуда — в Библии Иуда Искариот, двенадцатый апостол, предавший Иисуса за «тридцать серебреников» (Евангелие от Матфея, X, 4.). .

Мой отец был осмотрителен, официально холоден. Прозвучали привычные, ничего не значащие слова. Сделать заявление… будут занесены в протокол… никакого принуждения… адвокат…

Роджер Леонидис отмахнулся от них с характерным для него стремительным нетерпением.

Я заметил на лице старшего инспектора Тавернера саркастическую улыбочку и угадал его мысли: «Как они всегда в себе уверены, эти субчики. Уж они-то никогда не ошибаются! Умнее всех!»

Я сидел незаметно в углу и слушал.

— Я пригласил вас сюда, мистер Леонидис, — продолжал отец, — не для того, чтобы делиться с вами новой информацией, а, наоборот, чтобы получить от вас сведения, которые вы утаили прежде.

Роджер с озадаченным видом уставился на моего отца.

— Утаил? Нет, я все вам рассказал — абсолютно все!

— Не думаю. У вас ведь состоялся разговор с покойным незадолго до его смерти, в тот же день?

— Да, да, мы пили с ним чай, я вам говорил.

— Да, говорили, но вы скрыли, о чем шел разговор.

— Мы… мы просто беседовали.

— О чем?

— О повседневных событиях, о доме, о Софии…

— А о фирме ресторанных услуг?

Видимо, я до этой минуты надеялся, что Жозефина все выдумала. Но теперь надежды мои разлетелись в прах.

Роджер переменился в лице. Выражение нетерпения мгновенно сменилось чем-то близким к отчаянию.

— О Боже, — пробормотал он.

Он упал на стул и закрыл лицо руками.

Тавернер заулыбался и стал похож на довольного кота.

— Вы признаете, мистер Леонидис, что вы не были с нами откровенны?

— Откуда вы узнали? Я думал, никто не знает, не представляю, каким образом это стало вам известно.