Агата Кристи - К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

— Твоя девушка, пожалуй, права, тут что-то есть, — заметил он. — В большинстве семей имеется какой-то дефект, слабое место. С одной слабостью человек, как правило, справляется, но совладать с двумя удается редко кому. Наследственность — занятная штука. Возьми, к примеру, безжалостность де Хэвилендов и беспринципность — назовем так — Леонидисов. В де Хэвилендах ничего крамольного нет, так как они не беспринципные. А в Леонидисах нет, потому что они не злые. Но вообрази себе потомка, который унаследует обе черты — безжалостность и беспринципность. Понимаешь, что я хочу сказать?

Это был новый для меня ракурс.

— Насчет наследственности не ломай себе голову, не стоит, — посоветовал отец. — Явление слишком сложное, да и каверзное. Нет, мой мальчик, отправляйся-ка просто туда и дай им всем выговориться. Твоя София абсолютно права в одном: ни ей, ни тебе не годится ничего, кроме правды. Вы должны знать определенно. — И он добавил, когда я уже выходил из комнаты: — Не забывай о девочке.

— О Жозефине? То есть не дать ей заподозрить, чем я занимаюсь?

— Нет. Я хотел сказать, присматривай за ней. Не хватает еще, чтобы с ней что-нибудь случилось.

Я непонимающе взглянул на него.

— Ну что же тут, Чарлз, непонятного. По дому где-то бродит хладнокровный убийца. А это дитя явно знает почти все, что там происходит.

— Да, она действительно все знала про Роджера, хоть и сделала неправильный вывод, решив, что Роджер — мошенник. Рассказ ее о подслушанном как будто вполне точен.

— Да-да. Свидетельства детей всегда самые точные. Я бы лично всегда полагался на их показания. Но для суда они не годятся. Дети не выдерживают прямых вопросов, мямлят, выглядят несмышленышами и твердят «не знаю». Но они на высоте, когда получают возможность порисоваться. Именно это и проделывала перед тобой девчонка — рисовалась. Ты выудишь из нее что-нибудь еще, если будешь продолжать в том же духе. Не задавай ей вопросов. Притворись, будто думаешь, что ома ничего не знает. Это ее подстегнет. — Он добавил: — Но присматривай за ней. Она может знать чересчур много, и убийца вдруг почувствует себя в опасности.

Я ехал в кривой домишко — как я про себя его называл — с чувством некоторой вины. Хотя я честно пересказал Тавернеру все откровения Жозефины насчет Роджера, однако умолчал о том, что, по ее словам, Бренда и Лоренс Браун писали друг другу любовные письма.

В свое оправдание я убеждал себя, что это всего лишь детские фантазии и верить им нет никаких оснований. На самом-то деле мне не хотелось давать в руки полиции лишние улики против Бренды Леонидис. У меня вызывал острое чувство жалости драматизм ее положения в доме — в окружении враждебно настроенного семейства, которое единым фронтом сплотилось против нее. Ну а если письма существуют, их наверняка отыщет Тавернер с его блюстителями порядка. Мне совсем не улыбалась мысль стать источником новых подозрений в адрес женщины, и без того находящейся в трудной ситуации. Кроме того, она клятвенно заверила меня, что между нею и Лоренсом ничего не было. И я склонен был верить больше ей, чем этому зловредному гному Жозефине. Кстати, ведь Бренда сказала, что у Жозефины «не все винтики на месте».

Впрочем, на мой взгляд, с винтиками у Жозефины все в порядке. Уж очень умно поблескивали черные бусинки ее глаз.

Я заранее позвонил Софии и спросил, могу ли снова приехать.

— Ну, конечно, приезжай, — ответила она.

— Как дела?

— Не знаю. Вроде бы все нормально. Они все еще повсюду шарят. Но что они ищут?

— Понятия не имею.

— Мы все тут стали очень нервными. Приезжай поскорее. Я должна выговориться, иначе совсем свихнусь.

Я обещал тотчас же приехать.

Мое такси остановилось у входа — вокруг не было ни души. Я расплатился с шофером, и он сразу же укатил. Я стоял в нерешительности, не зная, что лучше — позвонить или войти без звонка. Наружная дверь была не заперта.

Я все еще раздумывал, когда вдруг услышал за спиной легкий шорох и быстро повернул голову. Жозефина… Лицо ее было наполовину скрыто большим яблоком, которое она грызла. Она стояла в проходе, сделанном в тисовой изгороди, и смотрела на меня.

Как только я повернул голову, она попятилась.

— Привет, Жозефина!

Она ничего не ответила и скрылась за изгородью. Я пересек дорожку и пошел к ней. Она сидела на грубо сколоченной неудобной скамье у пруда с золотыми рыбками, болтала ногами и грызла яблоко. Черные глаза над круглым румяным бочком глядели хмуро и даже, как мне показалось, враждебно.

— Видишь, я снова здесь, — сказал я.

Это была, конечно, не самая удачная попытка завязать разговор, но ее упорное молчание и немигающий взгляд действовали мне на нервы.

Она это уловила чутьем первоклассного стратега и снова промолчала.

— Вкусное яблоко? — спросил я.

На сей раз я удостоился ответа, хотя и крайне лаконичного.

— Как вата, — сказала она.

— Сочувствую. Терпеть не могу ватных яблок.

— А кто их любит?

В голосе ее было презрение.

— Почему ты не ответила мне, когда я с тобой поздоровался?

— Не хотела.

— Почему не хотела?

Она убрала яблоко от лица, чтобы до меня как следует дошел смысл ее слов:

— Вы сюда ходите, чтобы ябедничать полиции.

Я был застигнут врасплох.

— Ты… ты имеешь в виду…

— Дядю Роджера.

— Но с ним все в порядке, — успокоил я ее. — Все в Полном порядке. Они знают, что он ничего дурного не делал… то есть я хочу сказать, он не растратил ничьих денег. И вообще ничего плохого не совершил.

Жозефина смерила меня уничтожающим взглядом.

— Какой вы глупый, — сказала она в сердцах.

— Прошу прощения.

— Я и не думала беспокоиться о дяде Роджере. Просто в детективах никто так не делает. Разве вы не знаете, что полиции никогда ничего не говорят до самого конца?

— Теперь я понял. Ну прости меня, Жозефина. Виноват.

— Еще бы не виноват, — сказала она с упреком. — Я ведь вам доверяла.

Я извинился в третий раз, после чего она как будто смягчилась и снова принялась за яблоко.

— Полиция все равно бы дозналась, — оправдывался я. — Ни тебе… ни даже мне не удалось бы долго держать все это в секрете.

— Потому что он обанкротится?

Жозефина, как обычно, была в курсе всех дел.

— Думаю, этим кончится.

— Они сегодня собираются это обсуждать. Папа, мама, дядя Роджер и тетя Эдит. Тетя Эдит хочет отдать Роджеру свои деньги — только пока их у нее нет. А папа, наверное, не даст. Он говорит, что, если Роджер попал впросак, винить в этом он должен только самого себя и бессмысленно бросать деньги на ветер. Мама даже слышать про это не желает. Она хочет, чтобы папа вложил деньги в «Эдит Томпсон». Вы слыхали про Эдит Томпсон? Она была замужем, но не любила мужа. Она была влюблена в одного молодого человека, его звали Байуотерс. Он сошел на берег с корабля и после театра пробрался какой-то улочкой и всадил нож ему в спину.