Агата Кристи - К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

Я еще раз подивился необыкновенной осведомленности Жозефины, а также артистизму, с каким она (если не обращать внимания на некоторую неясность в расстановке местоимении) изложила буквально в двух словах основные вехи драмы.

— Звучит-то это все хорошо, — сказала она, — но в пьесе, мне кажется, все будет совсем не так. Будет опять как в «Иезавели». Как бы мне хотелось узнать, почему собаки не отгрызли Иезавели кисти рук, — сказала она со вздохом.

— Жозефина, ты говорила мне, что знаешь почти наверняка, кто убийца.

— Ну и что из этого?

— Кто же он?

Она облила меня презрением.

— Понимаю, — сказал я. — Оставляем все до последней главы? И даже если я пообещаю ничего не говорить инспектору Тавернеру?

— Мне не хватает нескольких фактов, — заявила она, швырнув в пруд огрызок, а затем добавила: — Но в любом случае вам я ничего не скажу. Если уж хотите знать, вы Ватсон [121] Ватсон — персонаж многих рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе знаменитого английского писателя Артура Конан Дойла (1859–1930). .

Я проглотил оскорбление.

— Согласен, — сказал я. — Я Ватсон. Но даже доктору Ватсону кое-что сообщали.

— Что сообщали?

— Факты. И после этого он делал неверные выводы на основании этих фактов. Представляешь, как это смешно, если я буду делать неверные выводы.

Минуту она боролась с искушением, а затем решительно затрясла головой:

— Нет, не скажу. И вообще мне не так уж нравится Шерлок Холмс. Ужасно все старомодно. Они еще ездили в двухколесных экипажах.

— Ну, а как насчет писем?

— Каких писем?

— Которые писали друг другу Лоренс Браун и Бренда.

— Я это выдумала.

— Я тебе не верю.

— Правда, выдумала. Я часто выдумываю разные вещи. Мне так интереснее.

Я пристально посмотрел на нее. Она не отвела взгляда.

— Послушай, Жозефина, в Британском музее [122] Британский музей — один из крупнейших музеев мира, в коллекции которого богатейшее собрание памятников первобытной и античной культуры, культуры Древнего Востока. Находится в Лондоне. есть человек, который прекрасно знает Библию. Что, если я спрошу у него, почему собаки не отгрызли кисти рук Иезавели? Тогда ты расскажешь мне про письма?

На этот раз колебания были долгими.

Где-то совсем рядом неожиданно хрустнула ветка.

— Нет, все равно не скажу, — окончательно решила она.

Мне ничего не оставалось, как признать поражение.

Я вспомнил, к сожалению, слишком поздно, совет моего отца.

— Понимаю, это просто такая игра, — сказал я. — На самом деле ты ничего не знаешь.

Она сверкнула глазами, но не поддалась на мою приманку.

Я поднялся.

— А теперь я должен поискать Софию. Пошли!

— Я останусь здесь, — запротестовала она.

— Нет, ты пойдешь со мной.

Я без церемоний дернул ее за руку и заставил встать. Она с удивлением смотрела на меня, видимо намереваясь оказать сопротивление, но потом вдруг сдалась даже с какой-то кротостью — вероятно, ей не терпелось узнать, как отреагируют домашние на мое появление.

Почему я так стремился увести ее? Я не сумел бы сразу ответить на этот вопрос. Догадка пришла, только когда мы вошли в дом.

Меня насторожила неожиданно хрустнувшая ветка.

Из большой гостиной доносился шум голосов. Я постоял у двери, но, так и не решившись войти, повернулся и пошел по длинному коридору. Повинуясь какому-то непонятному импульсу, я толкнул обитую сукном дверь. За ней был темный проход. Вдруг в конце его распахнулась еще одна дверь, и я увидел просторную ярко освещенную кухню. На пороге стояла старая женщина — дородная, грузная старуха. Вокруг ее весьма обширной талии был повязан белоснежный крахмальный фартук. Как только я взглянул на нее, меня охватило чувство умиротворенности. Такое чувство всегда возникает при виде доброй нянюшки. Мне уже тридцать пять, но у меня появилось ощущение, что я четырехлетний мальчуган, которого обласкали и утешили.

Насколько я знал, няня никогда раньше меня не видела, но это ей, однако, не помешало сразу сказать:

— Вы ведь мистер Чарлз? Заходите на кухню, я вам чаю налью.

Кухня была просторная и необыкновенно уютная. Я сел за большой стол в центре, и няня принесла мне чаю и на тарелочке два сладких сухарика. Теперь я окончательно почувствовал себя, маленьким. Все стало на свои места, и ушел страх перед чем-то темным и непонятным.

— Мисс София обрадуется, что вы приехали, — сказала няня. — Она последнее время вся какая-то дерганая. Все они какие-то дерганые, — добавила она с явным осуждением.

Я обернулся.

— А где Жозефина? Она пришла вместе со мной.

Няня прищелкнула языком, выражая свое неодобрение.

— Подслушивает где-нибудь под дверью и пишет в своей дурацкой книжке. Она с ней не расстается. Давно пора отправить девочку в школу, играла бы там с детьми, такими же, как она сама. Я не раз говорила об этом мисс Эдит, и она соглашалась, но хозяин все доказывал, что ей лучше всего здесь.

— Он, наверное, души в ней не чает.

— Да, он ее очень любил. Он их всех любил.

Я взглянул на нее с удивлением, не понимая, почему привязанность Филипа к своему потомству няня так упорно относит к прошлому. Она увидела мое недоумение и, слегка покраснев, сказала:

— Когда я говорю «хозяин», я имею в виду старого мистера Леонидиса.

Прежде чем я успел что-то ответить, дверь распахнулась и в кухню вошла София.

— Чарлз! — удивленно воскликнула она и тут же добавила: — Няня, как я рада, что он приехал.

— Я знаю, родная.

Няня собрала кучу горшков и кастрюль и унесла их в моечную, плотно закрыв за собой дверь.

Я вышел из-за стола и, подойдя к Софии, крепко прижал ее к себе.

— Сокровище мое, ты вся дрожишь. Что случилось?

— Я боюсь, Чарлз, я боюсь.

— Я тебя люблю. Если бы я только мог увезти тебя отсюда…

Она отвернулась и покачала головой:

— Это невозможно. Мы должны пройти через все это. Но знаешь, Чарлз, есть вещи, которые мне трудно вынести. Мне ужасно думать, что кто-то в этом доме, кто-то, с кем я каждый день встречаюсь и разговариваю, хладнокровный и расчетливый убийца…

Я не нашелся, что ей ответить. Такого человека, как София, трудно было отвлечь или утешить ничего не значащими словами.

— Если бы только знать… — сказала она.

— Да, это главное.

— Знаешь, Чарлз, что меня больше всего пугает? — Голос ее понизился почти до шепота. — Что мы можем так никогда и не узнать…

Я легко мог себе представить, что это был бы за кошмар… и в то же время ясно отдавал себе отчет, что мы, вполне может статься, так и не узнаем, кто убил старика Леонидиса.

Я вдруг вспомнил, что хотел задать Софии один вопрос.

— Скажи мне, пожалуйста, сколько человек здесь в доме знали про эти глазные капли? О том, что дед ими пользуется, и о том, что они ядовиты. И какая доза эзерина считается смертельной?