Агата Кристи - К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

— Мама, умерь любопытство, — сказала София. — Ты сама велела Вавасуру Джоунзу убрать сцену в Скотленд-Ярде. Ты говорила, что она очень недостоверна.

— Эта сцена делает пьесу похожей на детектив. «Эдит Томпсон» безусловно психологическая драма… или даже психологический триллер… Как вам кажется, что лучше звучит?

— Вы были утром в Скотленд-Ярде? — резко спросил меня Филип. — Для чего? Ах да, я забыл… Ваш отец…

Он снова помрачнел, и я еще сильнее ощутил нежелательность моего присутствия. Однако София крепко сжимала мою руку.

Клеменси пододвинула мне стул.

— Садитесь, — сказала она.

Я поблагодарил и сел.

— Что бы вы ни говорили, но, мне кажется, мы должны уважить желание Аристида, — сказала мисс де Хэвиленд, очевидно продолжая прерванный разговор. — Как только утрясутся дела, связанные с завещанием, я передаю свою долю наследства в твое полное распоряжение, Роджер.

Роджер снова начал неистово теребить волосы.

— Нет, тетя Эдит. Ни за что!

— Я бы рад был сказать то же самое, — заявил Филип, — но приходится учитывать все обстоятельства…

— Фил, дорогой, разве ты не понимаешь, я ни одного пенса ни от кого не возьму.

— Правильно, Роджер, — поддержала его Клеменси.

— В любом случае, Эдит, он получит свою долю, когда с завещанием все уладится, — сказала Магда.

— Разве они успеют вовремя все оформить? — спросил Юстес.

— Это не твоего ума дело, Юстес, — сказал Филип.

— Мальчик совершенно прав, — воскликнул Роджер. — Он попал в самую точку. Катастрофу уже ничем не отвратить. Ничем.

В том, как он произнес последнюю фразу, мне послышалось даже какое-то удовлетворение.

— На самом деле тут и обсуждать нечего, — заметила Клеменси.

— Да и вообще, какое это все имеет значение? — сказал Роджер.

Филип поджал губы.

— Я-то думал, что это имеет большое значение, — сказал он.

— Нет. Никакого. Все это ничего не значит, когда его больше нет. Нет. А мы здесь сидим и обсуждаем денежные дела.

Едва заметный румянец окрасил бледные щеки Филипа.

— Мы только пытаемся тебе помочь, — сказал он сухо.

— Я знаю, Фил, знаю, милый, но никто ничего сделать не может, так что считай, что разговор окончен.

— Я полагаю, что мог бы дать тебе некую сумму. Правда, стоимость ценных бумаг сильно упала, а часть моего капитала вложена таким образом, что я не могу ее трогать. Недвижимость Магды — тоже… Но все же я…

— О чем ты говоришь, дорогой? Ты не можешь дать никаких денег, — тут же прервала его Магда. — Смешно даже говорить об этом. Кроме того, это было бы не очень справедливо по отношению к детям.

— Я же вам без конца твержу, что ничего ни у кого не собираюсь просить, — закричал Роджер. — Я уже охрип, повторяя это. Я доволен, что все решится само собой.

— Но это вопрос престижа, — сказал Филип. — Отцовского, нашего…

— Это не семейный бизнес. Он всегда находился в моем личном ведении.

Филип пристально посмотрел на брата.

— Оно и видно, — сказал он.

Эдит де Хэвиленд поднялась с кресла.

— Мне кажется, мы все обсудили. Хватит!

Тон был категоричный, исключающий всякое возражение.

Филип и Магда тоже встали, Юстес лениво двинулся к двери. В его походке была какая-то скованность. Он едва заметно припадал на ногу, хотя и не хромал.

Роджер, подойдя к Филипу, взял его за руку.

— Золотая ты душа, Фил. Спасибо, что подумал обо мне.

Братья вместе вышли из комнаты.

Магда последовала за ними, бросив на ходу: «Столько шума из-за ерунды!», а София заявила, что пойдет поглядеть, готова ли моя комната.

Эдит де Хэвиленд, стоя, сматывала шерсть. Она посмотрела в мою сторону, и мне показалось, что она хочет что-то сказать, но затем, видно, передумала и, вздохнув, вышла вслед за остальными.

Клеменси подошла к окну и стала глядеть в сад. Я подошел и встал рядом. Она слегка повернула голову.

— Слава Богу, кончилось, — сказала она и затем добавила с гримасой отвращения: — Какая безобразная комната!

— Вам не нравится?

— Мне нечем дышать. Тут всегда запах полузасохших цветов и пыли.

Я подумал, что она не совсем справедлива, хотя и понимал, что она хотела сказать. Она несомненно имела в виду интерьер.

Комната была явно женская, экзотическая, чем-то похожа на теплицу, укрытую от всех капризов непогоды. Мужчине вряд ли понравилось бы здесь жить долго. В такой комнате трудно расслабиться, почитать газету, а затем, выкурив трубку, растянуться на диване, задрав повыше ноги. И все же я предпочел бы ее той голой абстракции на верхнем этаже, воплощенному идеалу Клеменси. Как, впрочем, предпочел бы будуар [125] Будуар — приемная комната хозяйки дома. операционной.

Бросив взгляд через плечо, она сказала:

— Это театральная декорация. Сцена для Магды, где она может разыгрывать свои спектакли. — Она взглянула на меня. — Вы поняли, что здесь сегодня происходило? Акт второй: семейный совет. Режиссура Магды. Все это не стоит выеденного яйца. Тут не о чем говорить и нечего обсуждать. Все уже решено и подписано.

В голосе ее не было грусти. Скорее удовлетворение. Она перехватила мой взгляд.

— Вам этого не понять, — сказала она раздраженно. — Мы наконец свободны. Разве вы не видите, что Роджер был несчастен все эти годы? Просто несчастен. У него никогда не было склонности к бизнесу. Он любит лошадей и коров, любит побродить где-нибудь на природе, но он обожал отца — они все его обожали. В этом-то и кроется основной порок этого дома — слишком назойливая семейственность. Я ни в коем случае не хочу сказать, что старик был тиран, что он их угнетал или запугивал. Совсем напротив. Он дал им деньги и свободу, он был к ним очень привязан. И они всегда платили ему тем же.

— И что в этом плохого?

— Мне кажется, хорошего тут мало. По-моему, родители должны оборвать свои связи с детьми, когда те вырастают, стушеваться, отойти в тень, заставить себя забыть.

— Заставить? Не слишком ли громкое слово? Мне думается, такое насилие над собой — штука скверная.

— Если бы он не строил из себя такой личности…

— Строить личность нельзя. Он был личностью.

— Для Роджера слишком сильной. Роджер боготворил его. Ему хотелось делать все так, как хотел отец, и быть таким, каким хотел его видеть отец. А он не мог. Отец передал ему эту фирму ресторанных услуг. Она была предметом особой гордости старика. И Роджер лез из кожи, чтобы вести дела с таким же блеском, как отец. Но у него к этому нет никаких способностей. В бизнесе Роджер, можно сказать, просто профан. И это чуть не разбило ему сердце. Он все эти годы чувствовал себя несчастным и честно пытался бороться, видя, как все катится по наклонной плоскости. У него возникали порой какие-то идеи и планы… которые, однако, всегда оказывались несостоятельными и лишь усугубляли ситуацию. Из года в год постоянно чувствовать себя неудачником… Что может быть ужаснее? Вы не знаете, насколько он был несчастен, а я знала. — Она снова повернула голову и посмотрела на меня. — Вы полагали — так, во всяком случае, вы сказали полиции, — что Роджер мог убить отца… из-за денег. Вы представить себе не можете, как смехотворно это ваше предположение.