Агата Кристи - К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

— Я понимаю, куда ты клонишь, Чарлз, но не старайся. Дело в том, что мы все знали.

— Знали вообще, насколько я понимаю, но кто мог конкретно…

— Все мы знали вполне конкретно. Однажды после ленча мы пили у деда кофе — он любил, когда вокруг собиралась вся семья. Его тогда очень беспокоили глаза, и Бренда достала эзерин, чтобы накапать ему в оба глаза, и тут Жозефина — она ведь всегда задает вопросы по всем поводам и без повода — спросила, почему на пузырьке написано: «Капли для глаз. Наружное». Дед улыбнулся и сказал: «Если бы Бренда ошиблась и впрыснула мне эзерин вместо инсулина, я бы глубоко вздохнул, посинел и умер, потому что сердце у меня не очень крепкое». Жозефина даже ахнула от удивления. А дед добавил: «Так что надо следить, чтобы Бренда не вколола мне эзерин вместо инсулина. Понятно?»

София сделала небольшую паузу, а затем сказала:

— И все мы это слышали. Слышали своими ушами. Теперь тебе ясно?

Да, теперь мне было ясно. У меня давно в голове засела мысль о том, что нам недостает каких-то конкретных доказательств. Теперь, после рассказа Софии, у меня сложилось впечатление, что старый Леонидис своими руками вырыл себе могилу. Убийце не пришлось ничего замышлять, планировать, придумывать. Простой и весьма доступный способ убийства был предложен самой жертвой.

Я перевел дыхание. София, угадав мою мысль, сказала:

— Да, все это чудовищно, тебе ведь тоже так кажется?

— Ты знаешь, София, на какие размышления это меня наводит?

— На какие?

— Что ты была права — это не Бренда. Она не могла так рисковать, она знала, что вы все слышали слова твоего деда.

— Не уверена. Она, мне кажется, не слишком сообразительна.

— Но не настолько, чтобы не сориентироваться в данном случае, — возразил я. — Her, Бренда это не могла сделать.

София отодвинулась от меня.

— Тебе очень не хочется, чтобы это была Бренда, правда? — сказала она.

Что должен был я ответить на это? Что я не могу… просто не могу ей твердо заявить: «Да, надеюсь, что это Бренда».

Почему я не мог? Что мне мешало? Чувство, что Бренда одна противостоит враждебности мощного клана Леонидисов? Рыцарство? Жалость к более слабому и беззащитному? Я вспомнил, как она сидела на диване в дорогом траурном платье… вспомнил безнадежность в голосе. И страх в глазах. Няня вовремя вернулась из моечной. Не знаю, как почувствовала она напряженность, возникшую между нами…

— Опять про убийство и всякие страсти, — сказала она неодобрительно. — Послушайтесь меня, выкиньте все это из головы. Грязное это дело, и пусть полиция им занимается — это их забота, не ваша.

— Няня, неужели ты не понимаешь, что у нас в доме убийца?..

— Глупости какие, мисс София! Терпения у меня на вас не хватает. Да ведь наружная дверь всегда открыта — все двери настежь, ничего не запирается. Заходите, воры и грабители…

— Но это не грабитель, ничего ведь не украли. И зачем грабителю кого-то отравить?

— Я не говорю, что это был грабитель, мисс София. Я только сказала, что все двери нараспашку. Любой заходи. Я-то думаю, это коммунисты.

Няня с довольным видом тряхнула головой.

— С чего это вдруг коммунистам убивать моего деда?

— Говорят, они повсюду влезут. Где какая заваруха, ищи их там. А если не коммунисты, так, значит, католики, помяни мое слово. Они как та вавилонская блудница. И с гордым видом человека, за которым осталось последнее слово, няня снова скрылась за дверью моечной.

Мы с Софией рассмеялись.

— Узнаю добрую старую протестантку [123] Протестантство — общее название всех отколовшихся в XVI веке от католицизма христианских вероисповеданий, к которым относятся англиканство, лютеранство, пресвитерианство, баптизм и многие другие; здесь имеется в виду англиканская церковь. , — сказал я.

— Да, похожа. Ну, а теперь, Чарлз, пойдем. Пойдем в гостиную. Там нечто вроде семейного совета. Он намечался на вечер, но начался стихийно.

— Наверное, мне лучше не встревать.

— Ты ведь собираешься войти в нашу семью. Вот и посмотри, какова она без прикрас.

— А о чем идет речь?

— О делах Роджера. Ты, по-моему, уже в курсе. Но с твоей стороны безумие думать, что Роджер мог убить деда, Роджер обожал его.

— Я в общем-то и не думал, что это Роджер. Я считал, что это могла сделать Клеменси.

— Только потому, что я навела тебя на эту мысль. Но ты и тут ошибаешься. По-моему, Клеменси наплевать на то, что Роджер потеряет все деньги. Она, мне кажется, даже обрадуется. У нее довольно своеобразная страсть не иметь никакой собственности. Пойдем.

Когда мы с Софией вошли в гостиную, голоса стихли и взгляды разом обратились к нам.

Все были в сборе. Филип сидел в высоком кресле, обитом ярко-алой парчой, его красивое лицо как бы застыло — холодная, строгая маска. Роджер оседлал пуф у камина. Он без конца ерошил волосы, и они стояли торчком, левая штанина задралась, галстук съехал набок. Он был красный от возбуждения и, видимо, в боевом настроении. Чуть поодаль сидела Клеменси — большое мягкое кресло было велико для нее, и на его фоне она казалась особенно хрупкой. Она отвернулась от всех и с бесстрастным видом сосредоточенно изучала деревянную обшивку стены. Эдит расположилась в кресле деда. Она сидела неестественно прямо и, сжав губы, энергично вязала.

Самое отрадное для глаз зрелище являли Магда и Юстес. Как будто они сошли с картины Гейнсборо [124] Гейнсборо Томас (1727–1788) — английский художник — пейзажист и портретист, основатель так называемой «английской школы» живописи. . Они сидели рядом на диване — темноволосый красивый мальчик с хмурым лицом и возле него, положив руку на спинку дивана, Магда, герцогиня Трех Фронтонов, в роскошном платье из тафты, из-под которого была выставлена маленькая ножка в парчовой туфельке.

При виде нас Филип нахмурился.

— Прости меня, София, — сказал он, — но сейчас мы обсуждаем сугубо семейные дела.

Спицы мисс де Хэвиленд застыли в воздухе, я хотел извиниться и уйти, но София меня опередила. Она объявила твердым, решительным тоном:

— Мы с Чарлзом намерены пожениться. И поэтому я хочу, чтобы он присутствовал.

Роджер соскочил со своего пуфа.

— А почему бы и нет? — воскликнул он. — Я тебе все время твержу, Филип, что скрывать это не имеет смысла. Завтра или послезавтра об этом узнает весь свет. Ну а вы, мой мальчик, — он подошел ко мне и дружески положил мне на плечо руку, — вы-то, уж во всяком случае, знаете обо всем. Вы ведь были утром в Скотленд-Ярде.

— Скажите, пожалуйста, как выглядит Скотленд-Ярд? — неожиданно подавшись вперед, громко спросила Магда. — Я так и не знаю. Там что, столы? Конторки? Стулья? Какие там занавеси? Цветов, конечно, нет? И наверное, диктофон?