Агата Кристи - К берегу удачи. Кривой домишко. Объявлено убийство. Три слепых мышонка

Я почти не глядел на Бренду и Лоренса. Распоряжения относительно Бренды по этому завещанию оставались прежними. Меня главным образом занимали Роджер и Филип, а потом уже Магда и Клеменси.

Поначалу мне казалось, что они все держатся прекрасно.

Губы Филипа были плотно сжаты, красивая голова откинута назад на спинку высокого кресла. Он не произнес ни слова.

Магда, напротив, разразилась целым потоком слов, как только Гейтскил кончил читать. Ее богатый модуляциями голос захлестнул жалкий тенорок, как захлестывает речушку надвигающийся прилив.

— София, дорогая… это поразительно… И до чего романтично! Кто бы мог подумать, что наш старенький дуся окажется таким коварным и лживым, совсем как малый ребенок. Он что, не доверял нам? Или считал, что мы на него рассердимся? Мне казалось, он никогда особо не выделял Софию. Но если вдуматься, это так драматично.

Магда вдруг легко вскочила на ноги, танцующей походкой подбежала к Софии и отвесила ей глубокий поклон.

— Мадам София, твоя несчастная, нищая старуха мать просит у тебя подаяния. — В голосе ее появились просительные просторечные интонации. — Подай грошик, милочка. Твоей маме хочется в кино сходить.

Она протянула Софии руку, как бы для милостыни.

Филип, не двинувшись с места, процедил сквозь сжатые зубы:

— Магда, прошу тебя, прекрати это фиглярство.

— Ну, а как же Роджер? — воскликнула Магда, неожиданно повернувшись к Роджеру. — Бедный наш милый Роджер! Старый дуся собирался прийти ему на помощь и спасти, да не успел — умер. И теперь Роджер остался ни с чем. Ты слышишь, София? — Она величественно посмотрела на дочь. — Твой долг сделать что-нибудь для Роджера.

— Нет, — раздался голос Клеменси. Она даже выступила вперед. По ее лицу было видно, что она готова к бою. — Ничего не надо. Решительно ничего, — заявила она.

Роджер вразвалку, как большой добродушный медведь, подошел к Софии и с нежностью заграбастал обе ее руки.

— Девочка моя, мне ничего не нужно, ни единого пенса. Как только мое дело прояснится — или лопнет, что всего верней, — мы с Клеменси уедем в Вест-Индию и там будем вести простую жизнь. А если когда-нибудь я буду сильно нуждаться, я обращусь к главе семьи. — Он широко улыбнулся Софии. — Но пока до этого не дошло, я не возьму ни одного пенни. Я ведь на самом деле очень неприхотлив. Не веришь — спроси у Клеменси.

Неожиданно в разговор вмешалась Эдит де Хэвиленд.

— Все это очень хорошо, — сказала она. — Но ты должен подумать, как это выгладит со стороны. Если ты обанкротишься, Роджер, и тут же потихоньку уедешь на другой конец света, не дав возможности Софии протянуть тебе руку помощи, представляешь, какие начнутся разговоры. Вряд ли это будет приятно Софии.

— Неужели мы еще должны угождать общественному мнению? — с презрением бросила Клеменси.

— Для вас это необязательно, Клеменси, это мы все знаем, — резко отпарировала Эдит де Хэвиленд. — Но София живет в этом мире. Она девушка умная, с добрым сердцем, и у меня нет сомнений, что Аристид поступил правильно, сделав ее хранительницей семейного наследства, хотя, по английским понятиям, может показаться странным, что он обошел доверием двух родных сыновей. Однако нехорошо, если пойдут толки, что София проявила скупость — позволила Роджеру разориться и не предложила ему помощи.

Роджер подошел к тетке и крепко обнял ее:

— Тетя Эдит, вы прелесть… и весьма упорный боец, но вы не даете себе труда понять: мы с Клеменси знаем, чего хотим, и, чего не хотим, тоже знаем.

Клеменси с вызовом смотрела на них — на ее чуть впалых щеках вспыхнули яркие пятна.

— Никто из вас не понимает Роджера, — сказала она. — Никогда никто не понимал. И не поймет. Пойдем, Роджер.

Они вместе вышли из комнаты, когда мистер Гейтскил, откашлявшись, начал собирать свои бумаги. Лицо его выражало глубокое неодобрение разыгравшейся на его глазах сцене. Это было совершенно ясно.

Мой взгляд наконец добрался до Софии. Она стояла у камина, прямая, прелестная, задрав решительный подбородок, но глаза смотрели спокойно. Только что она стала обладательницей огромного состояния, а я, наблюдая за ней, думал лишь о том, в каком одиночестве она вдруг оказалась. Между нею и ее семьей выросла преграда. Отныне ей ее не преодолеть. Я чувствовал, что София это знает и, как всегда, не уходит от реальности. Старый Леонидис взвалил тяжкое бремя на ее плечи — он это сознавал сам, и ясно, что это понимает и София. Он верил, что у нее достанет крепости в плечах, чтобы вынести эту ношу, но сейчас мне ее было невыносимо жаль.

Она до сих пор не произнесла ни слова — впрочем, пока у нее не было для этого возможности. Однако скоро ей все равно придется что-то сказать. Уже сейчас я ощущал скрытую враждебность к Софии, к той самой Софии, которая всегда пользовалась любовью всей семьи. Даже в сценке, так изящно разыгранной Магдой, я уловил некоторую недоброжелательность. А сколько было еще подводных течений, пока невидимых.

В очередной раз откашлявшись, мистер Гейтс кил произнес четкую, хорошо взвешенную речь.

— Позвольте мне поздравить вас, София, — сказал он. — Вы теперь очень богатая женщина, но я не советовал бы вам делать… кх, кх… никаких опрометчивых шагов. Я могу дать вам столько наличных, сколько требуется для текущих расходов. Если вы захотите обсудить свои дальнейшие планы, я буду рад сделать все от меня зависящее и дать вам компетентный совет. Я готов встретиться с вами в Линкольнз Инн [149] Линкольнз Инн — одна из старейших корпораций адвокатов, существующая с XIV века. , после того как на досуге вы все обдумаете.

— А Роджер… — не преминула напомнить Эдит де Хэвиленд.

Мистер Гейтскил тут же прервал ее:

— Роджер пусть сам позаботится о себе. Он взрослый человек, кх… кх… Ему пятьдесят четыре, если я не ошибаюсь, и Аристид Леонидис был совершенно прав. Роджер не бизнесмен и никогда им не будет. — Он посмотрел на Софию. — Даже если вы снова поставите фирму на ноги, не тешьте себя надеждой, что Роджер будет успешно ею руководить.

— Мне бы и в голову не пришло снова поставить ее на ноги, — сказала София.

Это была первая фраза, которую она произнесла. Тон был деловой и решительный.

— Это была бы большая глупость, — добавила она.

Гейтскил бросил на нее взгляд исподлобья и чуть заметно улыбнулся. Затем он попрощался со всеми и вышел из комнаты.

Некоторое время все молчали, не сразу осознав, что они остались одни в семейном кругу.

Филип сказал сухо:

— Я должен вернуться в библиотеку Я и так потерял массу времени.

— Папа. — Голос Софии прозвучал неуверенно, почти умоляюще.

Филип обернулся.

Я почувствовал, как она вздрогнула и отшатнулась, когда на ней остановился холодный враждебный взгляд отца.