Агата Кристи - Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

Она и сама напоминала прекрасную кошечку — юное дитя природы, еще не постигшее ни печального опыта, ни сомнений. По-моему, она даже не умела размышлять, она только чувствовала. Но в ней было так много жизни, гораздо больше, чем в любом из моих знакомых…

В последний раз я видел ее такой уверенной в себе — победительницей. Но за триумфом обычно грядет поражение…

Прозвучал гонг на ленч, я встал и прошел к калитке Оружейного сада, где ко мне присоединилась Эльза. Солнце было такое яркое-яркое, что било в глаза. Я даже зажмурился, но потом сумел рассмотреть, как Эмиас, откинувшись на спинку скамьи, смотрит на картину. Я часто видел его в таком положении. Откуда мне было знать, что яд уже начал действовать?

Он ненавидел болеть. Он не признавал болезни. Наверное, решил, что у него что-то вроде солнечного удара — симптомы очень схожи, — но считал ниже своего достоинства жаловаться.

— Он не пойдет на ленч, — сказала Эльза.

Про себя я подумал, что правильно сделает.

— Тогда — до свидания, — сказал я.

Он оторвал глаза от картины и медленно перевел взгляд на меня. Было что-то странное — как бы это сказать? — какая-то злость во взгляде… Во всяком случае, явное недоброжелательство.

Естественно, я тогда не понял — когда у него в картине что-то было не так, как ему хотелось, он всегда злился. Вот я и решил, что именно в этом причина его злости. Он, мне показалось, даже что-то буркнул.

Но ни Эльза, ни я ничего не заподозрили — просто темперамент художника.

Поэтому мы оставили его наедине с картиной и вместе отправились к дому, смеясь и болтая. Если бы она только могла предположить, бедное дитя, что в последний раз видит его живым… Слава богу, она этого не знала. И в своем неведении могла еще немного побыть счастливой.

За ленчем Кэролайн вела себя как обычно — разве что казалась слегка озабоченной. Не доказывает ли это, что она не имела никакого отношения к трагедии? Не могла же она быть такой актрисой.

После ленча Кэролайн и гувернантка пошли в сад и там обнаружили Эмиаса. Я встретил мисс Уильямс, когда она бежала к дому. Она велела мне вызвать врача и бросилась обратно к Кэролайн.

Бедное дитя! Я говорю об Эльзе. Она горевала так отчаянно, так непосредственно, как горюют только дети. Дети не могут поверить, что жизнь бывает столь несправедлива. Кэролайн держалась вполне спокойно. Да, она была спокойна. Конечно, она умела держать себя в руках куда лучше Эльзы. На лице ее я не увидел ничего похожего на раскаянье — в те минуты. Она только сказала, что он, видимо, покончил с собой. А мы не могли этому поверить. Эльза не удержалась и обвинила ее в убийстве.

Конечно, Кэролайн уже сообразила, что подозрения падут на нее. Да, этим, скорей всего, и объясняется ее поведение.

Филип не сомневался, что это сделала она.

Кто не растерялся в этот момент, так это гувернантка. Она заставила Эльзу лечь, дала ей успокоительное, а когда явилась полиция, увела Анджелу. Да, эта женщина была на высоте.

Все происходящее представляло какую-то жуткую фантасмагорию. Полиция производила в доме обыски, вела допросы, затем, как мухи, налетели репортеры, щелкали затворами фотоаппаратов, подстерегали членов семьи.

Словом, кошмар…

Я и сейчас это вспоминаю как кошмар, хотя прошло столько лет. Ради бога, если вам удастся убедить Карлу, что на самом деле мать ее невиновна, быть может, мы сумеем забыть об этом навсегда.

Эмиас покончил с собой, как ни трудно в это поверить.

Конец рассказа Мередита Блейка.

Хочу изложить всю нашу историю отношений — с первых дней знакомства и до дня его трагической гибели.

Впервые я увидела Эмиаса Крейла на приеме у одного художника. Он стоял у окна, и я заметила его сразу, как только вошла в комнату. Я спросила, кто это. Мне ответили: «Крейл, художник». И я сказала, что хотела бы с ним познакомиться.

В тот раз нам удалось поговорить, наверное, минут десять. Когда человек производит такое впечатление, какое Эмиас Крейл произвел на меня, бесполезно пытаться рассказывать о нем. Скажу одно: когда я увидела Эмиаса Крейла, все остальные показались мне ничтожными и мелкими, это, пожалуй, будет точнее всего.

После нашего знакомства я сразу помчалась смотреть на его картины. У него была в ту пору выставка на Бонд-стрит, одна из его картин была выставлена в Манчестере, еще одна — в Лидсе и две в Лондоне. Я посмотрела их все, все до одной. Затем мы снова с ним встретились.

— Я видела все ваши картины, — сказала я. — Они изумительны.

Он был явно удивлен.

— А кто вам сказал, что вы можете об этом судить? Вы что, в этом разбираетесь?

— Может, и не разбираюсь, — согласилась я. — Но картины все равно чудесные.

— Чепуха все это, — усмехнулся он.

— Ну и ладно, — ответила я. — А как насчет того, чтобы меня написать?

— Если бы вы хоть немного разбирались в живописи, то поняли, что я не пишу портретов хорошеньких женщин.

— А почему обязательно портрет? И я не просто хорошенькая женщина.

Он взглянул на меня так, будто увидел впервые.

— Может, вы и правы, — сказал он.

— Значит, вы согласны? — спросила я. Чуть склонив голову набок, он не спускал с меня глаз.

— Вы действительно необыкновенная девушка.

— Я, знаете ли, довольно богата, — поспешила сообщить я. — И могу вам как следует заплатить.

— А почему вам так хочется, чтобы я вас написал? — спросил он.

— Хочется, и все, — ответила я.

— Разве это веская причина? — спросил он.

— Да. Я всегда добиваюсь того, чего хочу, — ответила я.

— О, девочка, как же вы еще молоды! — воскликнул он.

— Так вы напишете меня? — настаивала я. Он взял меня за плечи, повернул к свету и осмотрел с головы до ног. Потом чуть отступил назад. Я молча ждала.

— Порой мне хотелось написать австралийских макао [128] Макао — разновидность обитающих в основном в Южной и Центральной Америке крупных попугаев, имеющих очень пестрое оперение и издающих резкие звуки. , как они садятся на купол Святого Павла [129] Собор Святого Павла — главный собор англиканской церкви в Лондоне, выдающийся памятник архитектуры, автор Кристофер Рен (1692–1723). , они такие немыслимо яркие… Если я напишу вас на фоне природы — обычного английского пейзажа, мне кажется, я добьюсь того же эффекта.

— Так вы согласны? — спросила я.

— Вы так прекрасны… Какие яркие, сочные, смелые краски. Я вас напишу!

— Значит, решено, — подытожила я.

— Но я должен предупредить вас, Эльза, — продолжал он, — если я буду писать вас, я постараюсь, чтобы вы были вся моей — как душой, так и телом…

— Я на это надеюсь… — отозвалась я.

Я произнесла эти слова очень спокойно. И услышала, как у него перехватило дыхание, увидела, как загорелись глаза.