Агата Кристи - Карты на столе. Немой свидетель. Смерть на Ниле

И вдруг операция дает сбой. Луизе Бурже в ту ночь не спалось. Она поднялась на палубу и увидела, как Саймон Дойл забежал в каюту своей жены и выбежал потом. Наутро она без труда связала концы с концами и потребовала платы за свое молчание, чем и подписала себе смертный приговор.

— Ее-то как мог убить мистер Дойл! — возразила Корнелия.

— Убила напарница. Саймон Дойл при первой возможности попросил привести к нему Жаклин. Даже попросил меня оставить их наедине. Он сказал ей, откуда им грозит новая опасность. Надо было незамедлительно действовать. Он знает, где Бесснер держит свои скальпели. После преступления скальпель вымыли и положили на место. И, чуть опоздав и немного запыхавшись, Жаклин де Бельфор прибежала на ленч.

И опять неладно: теперь мадам Оттерборн видела, как Жаклин вошла в каюту Луизы Бурже. Она со всех ног спешит сказать Саймону: Жаклин — убийца. Вы помните, как Саймон стал кричать на несчастную. Мы думали: нервы. Нет, дверь на палубу была открыта, и он хотел докричаться до сообщницы о новой опасности. Она услышала и стала действовать — молниеносно. Она вспомнила, как Пеннингтон говорил о пистолете, достала его у него из стола, подкралась к двери, прислушалась и в решающий момент выстрелила. Она как-то хвасталась, что была неплохим стрелком. Ее похвальба не была пустой.

После этого третьего убийства я сказал, что у преступника было три пути отхода. Что я имел в виду? Он мог уйти на корму (в этом случае преступником оказывается Тим Аллертон), мог через перила спрыгнуть на среднюю палубу (весьма маловероятно), и, наконец, он просто мог укрыться в каюте. Каюта Жаклин через одну от каюты Бесснера. Долго ли бросить пистолет, юркнуть к себе в каюту, взъерошить волосы и повалиться на койку! Она рисковала, но другого выхода у нее не было.

Последовало молчание, потом Рейс спросил:

— А куда девалась первая пуля, которой она стреляла в Дойла?

— Я думаю, она угодила в стол. Сейчас там свежая дырка. Думаю, Дойл выковырнул ее ножиком и выбросил в окно. У него, конечно, была запасная, он вложил ее в барабан, чтобы казалось, что сделано всего два выстрела.

Корнелия вздохнула.

— Они все учли, — сказала она. — Какой ужас. Пуаро промолчал — не из скромности, конечно. Его глаза кричали: «Неправда! Они не учли Эркюля Пуаро». Вслух же он сказал:

— А теперь, доктор, пойдемте и переговорим с вашим пациентом.

Уже поздно вечером Эркюль Пуаро постучал в дверь каюты. Оттуда сказали: «Войдите», — и он вошел.

Жаклин де Бельфор сидела на стуле, на другом стуле, у стены, помещалась крупная горничная. Задумчиво окинув Пуаро взглядом, Жаклин указала на горничную:

— Можно она уйдет?

Пуаро утвердительно кивнул, и женщина вышла. Пуаро потянул к себе стул и сел поближе к Жаклин. Оба молчали. У Пуаро был убитый вид.

Первой заговорила девушка.

— Вот все и кончено, — сказала она. — Куда нам против вас, мосье Пуаро.

Пуаро вздохнул. Он потерянно развел руками. Какая-то немота нашла на него.

— Вообще говоря, — задумчиво глядя на него, сказала Жаклин, — я не вижу, чтобы у вас было много доказательств. Вы безусловно правы, но если бы мы стали упираться…

— Только так и не иначе могло все это произойти, мадемуазель.

— Логически это все доказательно, но я не думаю, чтобы это убедило присяжных. Ну, что теперь говорить! Вы так навалились на Саймона, что он упал как сноп. Бедняга совсем потерял голову и во всем признался. — Жаклин покачала головой. — Он не умеет проигрывать.

— Зато вы, мадемуазель, умеете.

Она вдруг залилась отчаянным, дерзким смехом.

— О да, я хорошо умею проигрывать. — Она подняла на него глаза и порывисто сказала: — Не расстраивайтесь из-за меня, мосье Пуаро. Ведь вы расстроены?

— Да, мадемуазель.

— А вам не хотелось меня простить?

Эркюль Пуаро тихо сказал:

— Нет.

Она согласно кивнула головой.

— Да, нельзя поддаваться чувству. Я снова могу это сделать. Я теперь опасный человек и сама это чувствую. — Она продолжала: — Это страшно легко — убить. Перестаешь придавать этому значение… Думаешь только о себе . А это опасно. — Помолчав, она усмехнулась. — Вы так старались помочь мне. В тот вечер в Асуане вы сказали мне, чтобы я не располагала сердце ко злу. Вы догадывались, что было у меня на уме?

Он покачал головой:

— Я только сознавал, что говорю вам правильные вещи.

— Конечно, правильные. Ведь я могла остановиться тогда, вы знаете. И я почти остановилась… Я могла сказать Саймону, что не в силах это продолжать, но… тогда… — Она оборвала себя, потом сказала: — Хотите узнать все с самого начала?

— Если вам самой хочется рассказать, мадемуазель.

— По-моему, хочется. На самом деле все очень просто. Мы с Саймоном любили друг друга…

За обыденностью высказывания, за легкостью ее тона он услышал эхо далеких голосов и продолжил:

— Только вам хватало этой любви, а ему — нет.

— Можно и так сказать. Хотя вы не совсем понимаете Саймона. Знаете, ему всегда хотелось денег. Он любит все, что доступно за деньги, — лошадей, яхты, спорт. Все это превосходные вещи, мужчины сходят по ним с ума, и ничего этого у него никогда не было. Он страшно простой, Саймон. Если он чего-то хочет, ему вынь и положь, как маленькому.

При этом ему и в голову не приходило жениться на богатой уродине. Он не такой. И когда мы встретились, все вроде бы пришло в порядок. Единственно мы не представляли, когда сможем пожениться. У него была вполне приличная работа, но он ее потерял. В общем-то по собственной вине: как-то он там попробовал схитрить и сразу попался. Не думаю, что он сознательно пошел на преступление. Просто он считал, что в Сити [358] Сити — исторический центр Лондона, один из крупнейших финансовых и коммерческих центров мира. все так поступают.

У слушателя дрогнуло лицо, но прерывать ее он не стал.

— Что-то надо было делать, и тут я вспомнила о Линит с ее новой усадьбой — и кинулась к ней. Я любила Линит, мосье Пуаро. Правда, любила. Она была моей лучшей подругой. У меня мысли такой не было, что мы можем не поделить чего-нибудь. Тогда я думала: «Как удачно, что она богатая». Наши дела с Саймоном могли сильно поправиться, если она даст ему работу. И она так хорошо отнеслась к этому, велела привезти и показать Саймона. Примерно тогда вы видели нас вечером в ресторане «У тетушки». Мы устроили гулянку, хотя нам было это не по карману.

Помолчав, она вздохнула и продолжала:

— Я сейчас хочу вам сказать чистую правду, мосье Пуаро. То, что Линит умерла, ничего не меняет. Даже сейчас мне ее не жалко. Она чего только не делала, отрывая от меня Саймона. Правда-правда! Она ни минуты не задумывалась над тем, что она делает. Ведь она была моей подругой, и это ее не остановило. Ей нужен был Саймон, и она шла напролом…