Агата Кристи - Таинственное происшествие в Стайлз. Таинственный противник. Убийство на поле для гольфа

— Ты говорил о…

— Да, я говорил об этом типе. В один прекрасный день он неожиданно свалился нам на голову и заявил, что он троюродный брат Иви или что-то в этом роде. Иви не выглядела особенно счастливой от встречи с родственничком. Было сразу видно, что этот тип совсем ей не нужен. У него, кстати, огромная черная борода, и в любую погоду он носит одни и те же кожаные ботинки! Однако мамаша сразу к нему расположилась и сделала своим секретарем. Ты ведь знаешь, она всегда состоит в доброй сотне благотворительных обществ.

Я кивнул.

— А уж теперь, когда война, этих ее благотворительных лавочек вообще не счесть. Естественно, этот тип был ей весьма полезен, но когда через три месяца она объявила о своей помолвке с Альфредом, это было для нас как гром среди ясного неба. Он же лет на двадцать моложе ее! Это просто откровенная охота за наследством. Но что поделаешь… Она ведь сама себе голова — вышла за него замуж, и все тут!

— Да, ситуация у вас не из приятных.

— Не из приятных? Да это просто кошмар!

Вот так случайная встреча и привела к тому, что тремя днями позже я сошел с поезда в Стайлз-Сент-Мэри. Это был маленький, нелепый полустанок, затерявшийся среди сельских проселочных дорог и зелени окрестных полей. Джон Кэвендиш встретил меня на перроне и пригласил в автомобиль.

— Получаем вот немного бензина, — заметил он. — В основном благодаря маминой деятельности.

От станции надо было ехать две мили до деревушки Стайлз-Сент-Мэри и оттуда еще милю до Стайлз-Корт.

Стоял тихий июльский день. Глядя на эти спокойные поля Эссекса, зеленеющие под ласковым полуденным солнцем, было трудно представить, что где-то недалеко шла страшная война. Мне казалось, что я вдруг перенесся в другой мир. Когда мы свернули в садовые ворота, Джон сказал:

— Брось, Гастингс, для тебя это слишком тихое место.

— Знаешь, дружище, больше всего на свете мне сейчас нужна именно тишина.

— Ну и отлично. У нас тут все условия для праздного существования. Я иногда вожусь на ферме и дважды в неделю занимаюсь с добровольцами. Зато моя жена бывает на ферме постоянно. Каждый день с пяти утра и до самого завтрака она доит коров. Да, и наша жизнь была бы прекрасна, если бы не этот чертов Альфред Инглторп.

Неожиданно он затормозил и взглянул на часы.

— Попробуем заехать за Цинтией. Хотя нет, не успеем: она, видимо, уже ушла из госпиталя.

— Твою жену зовут Цинтия?

— Нет, это протеже моей матери, сирота. Мать Цинтии была ее старой школьной подругой. Она вышла замуж за адвоката, занимавшегося какими-то темными делишками. Он разорился, и Цинтия оказалась без гроша в кармане. Моя мать решила ей помочь, и вот уже почти два года она живет у нас. А работает в Тэдминстерском госпитале Красного Креста в семи милях отсюда.

Пока Джон говорил, мы подъехали к прекрасному старинному особняку. Какая-то женщина в толстой твидовой юбке возилась у цветочной клумбы. Заметив нас, она выпрямилась.

— Привет, Иви! Знакомьтесь с нашим израненным героем. Мистер Гастингс. Мисс Говард.

Рукопожатие мисс Говард было крепким до боли. Выглядела она лет на сорок и обладала весьма приятной наружностью — загорелое лицо с удивительно голубыми глазами, крупная, плотная фигура. Голос низкий, почти мужской. Мисс Говард была обута в довольно большие ботинки на толстой добротной подошве. Говорила она в какой-то телеграфной манере:

— Сорняки растут, как на дрожжах. Не успеваешь справляться. Берегитесь, а то и вас впряжем.

— Я буду рад принести хоть какую-то пользу, — сказал я.

— Не говорите так. Потом пожалеете.

— Да вы циник, Иви, — рассмеялся Джон. — Где будем пить чай: в доме или на воздухе?

— На воздухе. В такой день грех сидеть взаперти.

— Хорошо, пошли. Хватит возиться в саду. Вы уже наверняка отработали свое жалованье. Пора отдыхать.

— Согласна, — сказала Иви и, стянув садовые перчатки, повела нас за дом, где в тени большого платана был накрыт стол. С одного из плетеных кресел поднялась женщина и пошла нам навстречу.

— Моя жена, Гастингс, — представил ее Джон.

Я никогда не забуду ту первую встречу с Мэри Кэвендиш: ее высокую стройную фигуру, освещенную ярким солнцем, тот, готовый в любую секунду вспыхнуть огонь, мерцавший в неповторимых ореховых глазах, то излучаемое ею спокойствие, за которым, однако, чувствовалась, несмотря на утонченный облик, своенравная, неукротимая душа. Этот образ врезался в мою память. Навсегда.

Она приветствовала меня красивым низким голосом, и я уселся в плетеное кресло, вдвойне довольный, что принял приглашение Джона. Несколько слов, сказанных Мэри за чаем, сделали эту женщину еще прекрасней в моих глазах. К тому же она была еще и внимательным слушателем, и я, польщенный искренним ее интересом, постарался припомнить смешные истории, приключившиеся со мной в госпитале. Джон, конечно, отличный парень, но собеседник из него не ахти какой.

Вдруг рядом из-за приоткрытой стеклянной двери раздался хорошо знакомый голос: «Альфред, после чая не забудь написать княгине. Насчет второго дня я сама напишу леди Тэдминстер. Или лучше дождаться ответа от княгини? Если она откажется, леди Тэдминстер могла бы быть на открытии в первый день, а миссис Кросби во второй. И надо не забыть ответить герцогине по поводу школьного fete [14] Праздника (фр.). ». В ответ послышался тихий мужской голос, и затем снова голос миссис Инглторп: «Да, да, Альфред, конечно, мы успеем это и после чая. Милый мой, ты такой заботливый».

Стеклянная дверь распахнулась, и на лужайку вышла красивая седая женщина с властным лицом. За ней почтительно следовал мужчина. Миссис Инглторп бурно приветствовала меня:

— Дорогой мистер Гастингс, как чудесно, что через столько лет вы снова приехали к нам. Альфред, милый мой, познакомься. Мистер Гастингс. Мой муж.

Я взглянул на «милого Альфреда». С первого же взгляда меня поразил контраст между супругами. Неудивительно, что Джон так много говорил о его бороде: длиннее и чернее я в жизни не видел. Это невыразительное лицо не могло оживить даже пенсне в золотой оправе. Я подумал, что подобный человек смотрелся бы на театральных подмостках, но в реальной жизни выглядел диковато. Его рукопожатие было неестественно вялым, а голос тихим и вкрадчивым:

— Очень приятно, мистер Гастингс. — Затем, повернувшись к жене: — Эмили, дорогая, боюсь, что подушечка немного отсырела.

Пока он с подчеркнутой заботливостью менял подушечку, на которой сидела миссис Инглторп, она не сводила с него восторженных глаз. Подобная экзальтированность была довольно странной для этой весьма сдержанной женщины.

С появлением мистера Инглторпа в поведении всех присутствующих появилась какая-то скованность и скрытая недоброжелательность, а мисс Говард даже и не пыталась ее скрывать. Однако миссис Инглторп, казалось, ничего не замечала. За все эти годы ее словоохотливости нисколько не поубавилось. Она беспрестанно говорила, главным образом об организации предстоящих благотворительных базаров, уточняя у мужа числа и дни недели. Отвечая, он всячески подчеркивал свое заботливое отношение к жене. С самого начала этот человек был мне очень неприятен, и тот факт, что теперь первое впечатление подтвердилось (я редко ошибаюсь в людях!), весьма тешил мое самолюбие.