Эшли Уивер - Странная месть

Говоря это, он так и впился в меня взглядом. Я уже успела привыкнуть к зловещему ищущему взгляду его светлых водянистых глаз, но здесь, в портретной галерее, щедро залитой лучами солнца, он почему-то действовал на нервы. Возможно, подумала я, мистер Уинтерс размышляет, кто бы мог убить Изабель? Однако я поняла, что моя догадка неверна, как только он заговорил:

– А ваш портрет когда-нибудь писали, миссис Эймс?

Ясно, что он пытался сменить тему, но я сознавала: давить на него бесполезно, ничего хорошего из этого не получится. Придется поговорить с ним в другой раз.

– Только ребенком, – ответила я. – Мама заказала мой портрет.

Неприятно было вспоминать эти сеансы, когда мне часами приходилось сидеть на одном месте в жестком платье из розовой тафты с покалывающим шею накрахмаленным кружевным воротником…

– Вас следовало бы написать сейчас, вы очень красивая женщина. – Мистер Уинтерс проговорил эти слова самым небрежным тоном, но мне показалось: он не так уж и невинен, каким кажется поначалу. Это, безусловно, добавляло ему обаяния – нарочито небрежный тон, когда он осыпал человека комплиментами, словно лепестками цветов. Тем не менее у меня закралось подозрение, что все это лишь часть его тщательно продуманного образа. В любом случае с этими художниками следует вести себя осторожнее.

– Приятно, когда ваш молодой цветущий облик запечатлен на хорошем портрете, вам не кажется? – спросил мистер Уинтерс. – Ведь время летит так быстро.

Что правда, то правда, хоть и не слишком приятная. Однако у меня никогда не возникало желания заиметь свой портрет маслом. И уж тем более сейчас, вскоре после убийства. Не слишком подходящее время, чтобы обсуждать такие вещи.

– Как-то никогда не задумывалась об этом, – легкомысленно отмахнулась я.

– Мне бы очень хотелось написать ваш портрет, миссис Эймс, если вы, конечно, согласны.

Я колебалась, не зная, что и ответить. Беседа принимала совсем не тот оборот, на какой я рассчитывала. Однако, судя по всему, мой ответ был крайне для него важен, и я подумала, что неправильно с ходу отвергать это его предложение, особенно с учетом того, что я все же надеялась получить от него больше информации в будущем.

– Очень любезно с вашей стороны. Я должна подумать.

– Я не возьму с вас денег за этот портрет. Просто очень давно не встречал человека, которого бы мне так хотелось написать.

– О, я буду счастлива заплатить вам за него, – поспешила заверить его я. – Вот только не знаю, есть ли у меня подходящее платье для позирования.

Он покачал головой:

– В том нет необходимости. Я бы предпочел написать вас обнаженной.

Брови у меня так и полезли на лоб.

– Простите?

– Обнаженной, – без колебаний повторил мистер Уинтерс. – По тому, как сидит на вас платье, сразу видно, что у вас просто безупречная фигура. – Он произнес это так искренне, с такой прямолинейной убежденностью, что я растерялась и не знала, что ответить. Я даже толком не понимала, польщена ли или оскорблена. Я знала, что натурщицы у художников, как правило, позируют обнаженными, но прекрасно понимала, что это вовсе не является de rigueur [4]условием у светских женщин. При этом у меня не возникло ощущения, что он делает какое-то неприличное предложение. Словом, я совсем запуталась и не знала, как реагировать и что ответить.

Мистер Уинтерс совершенно не замечал моего смущения. Шагнул ближе и теперь бесцеремонно обшаривал меня взглядом с головы до пят. Я чувствовала себя куском мяса на рынке.

Вот он поднес руку к моему лицу. Она зависла в каком-то дюйме от него.

– Вы позволите?

Не дожидаясь ответа, он нежно взял меня за подбородок и повернул голову чуть в сторону.

– Да, изумительные линии. Ваши черты лица – само совершенство.

– Спасибо, – ответила я. Просто не нашлась, что еще сказать. Я не только потеряла нити разговора – теперь они беспомощно трепыхались на ветру, и не было надежды вернуть их на место.

Похоже, он не замечал моего смятения, лишь все сильнее распалялся. Отошел на шаг и продолжил оглядывать меня с ног до головы, а я почему-то не могла вымолвить ни слова. Словно превратилась из личности в некий неодушевленный объект.

– Так, давайте теперь прикинем, где я мог бы вас писать. Если бы сейчас было лето, то, несомненно, в саду. Но, думаю, и оранжерея прекрасно подойдет. И световые блики будут так эффектно играть на вашей чудесной алебастровой коже. Ну и, разумеется, ваши глаза превосходно оттенит яркий солнечный свет.

– Спасибо, – снова пробормотала я в надежде как-то прервать этот разговор. – Но, боюсь, мне надо хорошо подумать над этим вашим предложением.

Похоже, мои слова вернули его от художнических грез к реальности.

– Что? Ах да. Ну, конечно. И все же надеюсь, вы согласитесь. Уверен, что вашему мужу понравится портрет.

Я была уверена, что Майло ничуть не возражает против обнаженной натуры, будь то портрет какой-то неизвестной женщины или мой. Но я не собиралась позировать голой в какой-то удаленной от всех строений оранжерее наедине с мужчиной, который мог оказаться убийцей.

– Я… Я дам вам знать, – сказала я и собралась уходить.

– Ладно. Но надеюсь, вы хорошенько подумаете и согласитесь.

Он развернулся спиной ко мне и лицом к портрету Изабель Ван Аллен, и я почувствовала себя отвергнутой.

Впрочем, я не считала, что мне на данном этапе удалось бы получить больше информации от Гаррета Уинтерса. Он все-таки умудрился от меня отделаться. Торопливо шагая по длинной галерее, я уже начала думать, что то было его намерением с самого начала.

На данный момент я была сыта по горло всеми этими разговорами и пошла в свою комнату почитать. Винельды там не оказалось, и я обрадовалась возможности побыть одной. Уселась в кресло у камина и взяла роман «Жертва зимы».

Признаться, я не слишком рассчитывала на то, что эта книга раскроет сколько-нибудь важные секреты. Читать ее было занимательно, но до сих пор я не обнаружила ничего, что могло бы оказаться полезным. Утонченность ума явно не являлась сильной стороной Изабель Ван Аллен, и пока я не видела секретов, скрытых под поверхностью ее трагического произведения.

Все было как-то слишком прямолинейно. Изабель весьма вольно обращалась с фактами, хотя описание героев оказалось весьма точным, и я с легкостью узнавала в них уже знакомых мне людей.

У джентльмена, прообразом которого служил Реджи, нервы были явно не в порядке – возможно, тут сказалось пережитое им в окопах Франции во время войны, и теперь он отчаянно пытался обрести свое место в обществе, которое сильно изменилось за время его отсутствия. Художник – тут имелся в виду мистер Уинтерс – отличался обаянием и рассеянностью, жил точно в тумане из-за наркотиков в своем воображаемом мире. Моя бывшая школьная подруга Фрида выделялась некоторым безрассудством и пребывала в печали все годы после гибели своего жениха. Филипп Коллинз, мужчина, ставший ее мужем, постоянно терзал ее разными придирками и в романе был столь же непонятен и угрожающ, как и в реальной жизни.