Шарлотта Брандиш - Леди из Фроингема [publisher: SelfPub]

– Я… – она смешалась и беспомощно взглянула на Филиппа, но уже через мгновение взяла себя в руки, улыбнулась и с обезоруживающей искренностью призналась: – Да, петли смазала я.

Инспектор наклонил голову и взглянул на мисс Прайс совершенно по-новому.

– Но зачем, Имоджен? – Филипп тоже не скрывал своей растерянности.

– Я всего лишь хотела как следует прорепетировать монолог Гамлета, – объяснила мисс Прайс таким тоном, будто это самое естественное и разумное решение, что можно было себе вообразить. – Там подходящая атмосфера – а это по-настоящему важно, когда проходишь сложную сцену впервые. Что вы так смотрите на меня?! Саре Сиддонс [19] Сара Сиддонс (урождённая Кембл) родилась в многодетной семье бродячего артиста и антрепренёра труппы странствующих комиков, а стала самой известной трагической актрисой Британии. можно было играть Гамлета, а мне нет?!

Инспектор, качая головой, отвернулся с весьма красноречивым вздохом, а Адель не сумела скрыть ужас от подобного воинствующего святотатства. Она поднялась на ноги, бережно удерживая голову младшего сына на своём плече, и кивнула Хигнетту, который только и ждал, когда появится повод покинуть кабинет старого лорда и скрыться от буравящего взгляда инспектора Грумса, который всё это время недобро на него поглядывал.

Уход Хигнеттов остался для Оливии незамеченным. Она, наморщив лоб, всерьёз размышляла над словами Имоджен Прайс и, наконец, со вздохом признала:

– Мне следовало самой об этом догадаться, инспектор. Присцилле не было никакого резона смазывать дверные петли в часовне, ведь она проникала туда через подземный ход, начинающийся в спальне лорда Артура Понглтона. Дверью пользовались только её жертвы, но не она сама.

– Я рад, что убийца получит по заслугам, – тихо произнёс Оскар Финч, поднимаясь из кресла. – Она не заслуживает снисхождения. Добрее леди Элспет я не знал никого в своей жизни. Присцилла призналась? – спросил он, обращаясь к инспектору.

– О да, – кивнул тот. – Но говорить о совершённых преступлениях отказывается категорически. Сказала, что обо всём сумеет рассказать мисс Адамсон, и она полностью ей доверяется в этом вопросе.

Финч удовлетворённо кивнул, а затем подошёл к Оливии и протянул ей раскрытую ладонь.

– Я ошибался на ваш счёт, мисс Адамсон, и приношу свои извинения. Гнев и боль утраты – плохие советчики, – сказал он, пожимая ей руку, и сразу же после этого, не прощаясь, покинул кабинет старого лорда.

Филипп и Имоджен Прайс вышли вслед за ним, оба изрядно взбудораженные. До Оливии и инспектора донеслись отголоски их спора, который те начали, ещё не переступив через порог: «…от услышанного… ожидал от тебя… есть же какие-то приличия…», «…не понимаешь… для актрисы, если дело касается роли, нет недозволенного…»

Дверь за молодыми людьми захлопнулась, и инспектор, решивший, по обыкновению, отпустить какую-нибудь колкость, умолк на полуслове, наткнувшись на холодный взгляд Оливии.

– Некоторые ошибки необходимо совершить в молодости, сэр, – со вздохом заметила она, поднимаясь из кресла. – В этом случае они не так разрушительны.

– Подождите-ка, мисс Адамсон, – задержал он её.

Грумс, нахмурившись, взял лист бумаги и размеренными, старательными движениями пальцев превратил его в лисицу с пышным хвостом и остроконечными ушками. С самодовольной улыбкой он пригласил Оливию разделить собственный триумф, но уже спустя минуту выражение его лица сменилось досадливой гримасой.

Оливия приняла вызов, и на столе перед инспектором меньше чем за пять минут появились кот, выгнувший спину дугой, кролик с длинными ушами и бабочка, раскинувшая фестончатые крылья.

– Прощайте, сэр, и передайте мои наилучшие пожелания мисс Грумс.

Инспектор, вопреки обыкновению продемонстрировав отменные манеры, церемонно поклонился и, дождавшись, когда мисс Адамсон покинет комнату, принялся со всей возможной осторожностью разворачивать бумажные фигурки.

В день, когда приговор суда над Присциллой Понглтон вступил в силу, двери Мэдлингтон-Касл открылись для восьмидесяти воспитанниц и воспитанников разных возрастов. Патронессой восточного крыла, предназначенного для девочек, стала Адель Хигнетт – раскрасневшаяся, с радостно сверкающими глазами, она приветствовала своих будущих питомиц с теплотой, которая многим из них была незнакома и которая, несомненно, сумеет обогреть озябшие души.

Западное крыло замка, наскоро переоборудованное под нужды приюта, патронировал бывший дворецкий, Говард Хигнетт. Его племянники, принимавшие посильное участие в подготовке убранства спален и классных комнат, восхищённо смотрели, как дортуары заполняют их будущие друзья и товарищи по играм.

Само собой, инспектор Грумс, если бы не ушёл на заслуженный отдых и не сложил с себя полномочия блюстителя закона, вряд ли бы одобрил подобный карьерный рост Хигнеттов, но его мнение никоим образом не волновало Седрика Понглтона, равно нуждавшегося сейчас и в каждой паре рабочих рук, и в сторонниках, искренне разделяющих его убеждения.

Инспектор же, уйдя на покой, полностью сосредоточился на том, чтобы совместно с супругой лелеять своё позднее дитя – своенравную и очаровательную мисс Грумс, которой, по его глубокому убеждению, предстояло в будущем стать неординарной личностью и покорить этот на глазах меняющийся мир.

В тот момент, когда Седрик завершил свою приветственную речь и подал знак к началу торжественной трапезы, Виктория Понглтон в каюте трансатлантического лайнера, следующего по направлению к Нью-Йорку, примеряла новую шляпку с чёрной креповой лентой. Общество на судне «Маджестик», по её меркам, оставляло желать лучшего, однако прогуливаясь по палубе первого класса, она заметила несколько знакомых лиц и даже (отчего её сердце забилось чаще) сэра Энтони Баскетта, парламентёра, который после скоропостижной смерти жены удалился от дел, но всё ещё считался чрезвычайно компетентным в политических вопросах и, по слухам, являлся членом Январского клуба [20] Январский клуб был основан в 1934 году лидером британских фашистов сэром Освальдом Мосли. Членами клуба велась пропаганда нацизма. .

Лайнер Виктории, разрезающий тёмные воды Атлантики, увозил её в новую жизнь, и, как ни жаль ей было покидать Британию, в душе её воспряла надежда на лучшую участь.

Надежда питала и Оскара Финча. Ранним ясным утром он вышел из поезда с одним саквояжем в руке и вдохнул смолистый аромат свежеоструганных досок недавно сооружённого перрона на станции маленького городка, затерянного в безбрежной американской прерии.

Поезд, чья стоянка длилась не более минуты, издал оглушительный рёв и отбыл со станции в клубах угольного дыма, а к Финчу навстречу уже торопливо шёл высокий загорелый малый в выцветших до белизны широких парусиновых штанах.