Энн Гленконнер - Убийство на острове Мюстик [litres]

Яхта принимает на себя атаку шторма, и я не слышу ничего, кроме усталых воплей якорной цепи. Я уверена, что на борту есть еще один мужчина, однако он, вероятно, пока не понял, что я сбежала из каюты. Снова щелкаю зажигалкой и вижу на письменном столе коробку. В ней пачка сигарет и металлический контейнер размером с ладонь. В нем что-то гремит. В контейнере с десяток патронов, и моя тревога усиливается. Я дрожащей рукой кладу патроны в карман. Если люди, которые привезли меня сюда, вооружены, шансы мои невысоки, и тот, которого я заперла, уже пришел в себя. Я слышу, как он колотит кулаками в дверь, его голос поднимается до рева.

Паника вынуждает меня снова обыскать ящик, но ничего полезного там нет.

Дверь неожиданно распахивается, и я прячу пресс-папье под порванным платьем. Я не могу разглядеть лицо мужчины, так как свет падает из коридора, зато меня оглушает его хохот. Он включает настольную лампу и плюхается в кресло, чувствуя себя как дома. Заговаривает хриплым от курева голосом, и я слышу грубый лондонский выговор:

– А вы крепче, чем я думал… Не ожидал, что такая благородная дама, как вы, будет драться не на жизнь, а на смерть.

– Кто вы?

– Дэниел Келлерман; если хотите, зовите меня Дэн.

– Мы с вами раньше встречались?

– Совсем недавно. – Его хохот напоминает бульканье канализации. – Мы с вами вращаемся в разных кругах. Но оказались вместе на одной вечеринке.

– Немедленно переправьте меня на берег.

– Боюсь, это невозможно. – На его лице появляется притворное сочувствие. – Босс просто хотел вас встряхнуть, заставить прекратить поиски убийцы. Вы должны были оставаться под замком, и завтра мы вернули бы вас на берег целой и невредимой. Но теперь все зашло слишком далеко.

– Меня ищет полиция.

– Уже не ищет. – Он закуривает сигарету и глубоко затягивается. Его вытянутое лицо, обрамленное длинными, до ворота, волосами, кажется мне знакомым, но я не могу вспомнить. – Хотите знать, что случилось с вашим другом-детективом?

– С Соломоном Найлом?

– Человек оказался за бортом. Он выбрал плохую ночь для заплыва, не так ли?

Я бросаюсь к иллюминатору. Волны огромные, как «американские горки», и яхта опасно приблизилась к камням, однако вид Мюстика прибавляет мне сил. Надо выиграть время, пока я не найду путь на берег.

Ярость толкает Найла вперед. Волны бросаются то в одну сторону, то в другую; он сможет победить их только целеустремленностью. Его цель – любым способом добраться до «Морской грезы». Соломон ждет промежутка между двумя валами, затем плывет размеренным кролем, пока следующая волна не отшвыривает его назад. Он продвигается вперед медленно, однако с каждой попыткой яхта, светящаяся ярко, как маяк, становится все ближе.

Сознание Найла выкидывает фокусы; прошлое снова возвращается к нему, пока он прокладывает себе путь в воде. В памяти опять появляется умершая женщина; она сдержанно улыбается ему и желает остаться в живых. Выражение на ее лице говорит ему, что одна бессмысленная смерть лучше двух, и он понимает, что она останется в его воспоминаниях навсегда, потому что ему важна его работа. Он не готов сдаться.

Еще один вал сбивает Найла с курса, а его сознание возвращается к долгу, который он должен выполнить. Он может либо утонуть в воспоминаниях, либо продолжить борьбу. У него уходит целая вечность на то, чтобы вновь прикоснуться к металлическому поручню. Из последних сил он забирается наверх. Притаившись за рубкой «Морской грезы», ждет, когда дыхание выровняется, и дрожит от холода, несмотря на теплый ночной воздух. Яхта продолжает качаться с боку на бок, превращая каждое движение в тяжелейшее испытание. Интуиция подсказывает детективу достать оружие, но когда он достает его, из ствола выливается вода. На учебном курсе никогда не объясняли, можно ли стрелять из мокрого пистолета, однако он может оказаться полезен. Если экипаж не вооружен, вид оружия может вызвать у них панику и они ослабят бдительность.

Найл уже собирается выпрямиться, когда рядом с его укрытием появляется тень. Это мужчина, одетый в черное; он стоит спиной к детективу возле планширя и наблюдает за штормом. Стоит он довольно долго. Найл видит, как мужчина спускается вниз по трапу, и бесшумно следует за ним. Сердце едва не выпрыгивает у него из груди, когда он оказывается в узком коридоре.

Мужчина ждет у одной из дверей в дальнем конце коридора; его тело напряжено. А из-за двери доносятся голоса. Они словно заворожили его. Он даже прижимается головой к двери, словно боится пропустить хоть одно слово.

Я стою, прижавшись спиной к стене, и прижимаю к боку пресс-папье. Чутье подсказывает мне, что мой единственный шанс остаться в живых – вынудить Келлермана говорить как можно дольше, чтобы тот расслабился.

– Боссу это не понравится, – говорит он. – Он терпеть не может пачкать руки.

– Пожалуйста, скажите мне, кто он. Если вы собираетесь убить меня, я унесу это с собой в могилу.

Мужчина усмехается.

– Может, сами догадаетесь? Он все время повторяет, что хочет открыть новую страницу; что он не прикасается к выпивке и наркотикам, но пока сам не увидишь, не поверишь… Этот парень – наркоман. Его все еще тянет к красивым девочкам, да и к мальчикам тоже.

– Зачем же вы работаете на него?

– Мы давние друзья. Я познакомился с ним много лет назад, когда жизнь была проще. – Мужчина широко улыбается. – Мне нравится наша беседа, но приказ есть приказ. В убийстве пожилой дамы или ребенка нет ничего приятного, так что я хочу поскорее разделаться с этим.

– Разве вы не заметили, что мы дрейфуем к берегу? Скоро мы налетим на скалы у Онор-Бэй. Вы выбрали самое опасное место, чтобы встать на якорь.

Мужчина выглядывает в иллюминатор, и на его лице отражается паника, однако язык его тела меняется. Он собирается убить меня до того, как отведет яхту на безопасное расстояние. Когда Келлерман выпрямляется, из его кармана показывается край чего-то блестящего – рукоятка пистолета. Слова потоком льются из моего рта – это я пытаюсь выторговать себе еще минуту.

– Сначала расскажите мне о кораллах, прошу вас. Это с самого начала удивило меня. Зачем он оставлял эти куски в домах жертв?

– Боссу ненавистно возрождение кораллов, и он терпеть не может тех, кто к этому причастен. Рисунки, что он вырезал, – это символы обеа; ему нравится это вудуистское дерьмо. – Келлерман опять улыбается, и в слабом свете лампы поблескивает золотой зуб. – У него шрам на плече размером с Большой каньон. Когда он закончит на Мюстике, здесь никого не останется.

Перед моим мысленным взором вдруг появляется лицо, и я громко охаю. Келлерман с бесстрастным видом достает из кармана пистолет. Но тут мощная волна заваливает лодку на бок; я хватаю пресс-папье и бью Келлермана снизу вверх в челюсть. Он оглушен; хватка его ослабевает, и я забираю пистолет.