Гарри Кемельман - В пятницу раввин встал поздно

–. Стаканчик виски всегда можно прописать любому и каждому, – бросил кто-то, и врач включился в общий смех.

– А хочу я сказать этим то же самое, что сказал Эл Бекер. Ведь никто ж не говорит, что раввин у нас неуч или ханжа. Весь вопрос в том, соответствует ли он специфичным требованиям нашей конгрегации на данном этапе. Является ли он тем индивидуальным рецептом, который прописал бы врач в этой ситуации?

– Ну, врачей на свете много…

Все загалдели, и Вассерману пришлось несколько раз ударить ладонью по столу.

Один из тех, кто присутствовал на правлении впервые, поднял руку и получил слово.

– Вот что, друзья. Что толку в этих прениях? Когда обсуждаешь проект какой-нибудь, то чем больше высказывается мнений, тем яснее все становится. Однако, когда речь идет о живом человеке, разговоры совершенно ни к чему:все только еще больше запутывается. Мы все знаем раввина, каждый из нас знает очень хорошо – хочет ли он его, или не хочет. А раз так, то препираться нечего, а нужно проголосовать.

– Правильно!

– Давайте голосовать!

– Одну минутку, – прогремел знакомый всем голос Эйба Кессона, который приобрел свои ораторские навыки на бесчисленных политических митингах, – Прежде чем приступить к голосованию, мне бы хотелось сказать вам несколько слов о положении вообще. – Он встал со своего места и вышел вперед, так чтобы быть на виду у всех. – Я не буду касаться вопроса о том, хороший ли у нас раввин, или плохой. Зато скажу о тех самых общественных связях, которые упомянул мой друг Эл Бекер. Как вы все, конечно, знаете, когда епископ назначает католического священника в какой-нибудь приход, он там и остается до тех пор, пока сам епископ его оттуда не отзовет. Если же он приходится какому-нибудь прихожанину не по душе, то прихожанин этот волен… выйти из общины. В протестантских общинах дело обстоит несколько иначе, но и у них пастора не выгонишь просто так, а лишь, если он в чем-нибудь провинился, и провинился крепко. – Он несколько понизил голос и продолжал более непринужденно. – Ну, вы знаете, конечно, что вот уже десять лет, как я бессменно председательствую в республиканском комитете округа, так что мне очень хорошо известно, что думают о нас наши христианские друзья и сосёди. Им совершенно непонятно, как это еврей может вдруг восстать против своего раввина только потому, что ему не нравится шляпа, которую носит его жена. Для нас же это нечто само собой разумеющееся. Как политический деятель с тех самых пор, как я себя помню, я хорошо знаком с положением дел во всех конгрегациях: Линна, Салема и даже Бостона. Когда нанимают нового раввина, друзья старого раввина автоматически становятся в оппозицию к новому. Уж так у нас принято и мы все это знаем. А вот христиане этого никак не понимают. Если же мы теперь возьмем и выгоним раввина, они обязательно подумают, что у нас на это веские причины. А какая причина придет им на ум? Давайте, друзья, подумаем над этим. Всего несколько дней назад во дворе синагоги нашли убитую девушку. Все знают, что в это самое время раввин сидел у себя в кабинете. Во дворе стояла его машина, а в машине нашли сумку убитой. Все мы знаем, конечно, – и полиция знает тоже, что раввин тут совершенно ни при чем…

– А почему, собственно? Вдруг это он и есть, – крикнул кто-то из зала.

В зале воцарилась гробовая тишина, и уже одно это свидетельствовало о том, что та же мысль, пусть и не в такой резкой форме, приходила на ум кое-кому еще.

Эйб Кессон выпрямился и нагнулся вперед.

– Стыдно, друзья! Я знаю всех сидящих в этом зале. Я уверен, что в глубине души никто из нас не сомневается, что уж кто кто, а наш раввин никак не мог совершить это ужасное преступление. Вы мне, надеюсь, поверите, что в качестве председателя выборного комитета в пользу избрания нашего районного прокурора на последних выборах, я в курсе дела того, что думает полиция. И я вам со всей ответственностью заявляю, что у них нет и тени подозрения против раввина. Однако… – здесь он многозначительно поднял указательный палец, – приходится принимать во внимание и такой вариант. Больше того, если бы он не был раввином, он был бы сегодня подозрительным номер один. – Он вытянул ладонь, загибая пальцы по мере перечисления пунктов. – В его машине нашли сумку, это раз. Он был на месте преступления, это два. Он был там в критические часы, причем один, – по крайней мере, ни о ком другом ничего пока не известно, – вот вам три. Он, правда, уверяет, что сидел все время у себя в кабинете, но приходится верить ему на слово. Других подозреваемых пока нет никого. – Он выразительно оглянул зал. – И вот, не прошло и двух дней с того трагичного случая, и мы его увольняем. Как это выглядит с точки зрения общественных связей, Эл? Что подумают наши христианские друзья и соседи, когда узнают, что спустя всего лишь два дня после того как раввин навлек на себя подозрение – пусть и не полиции, – его выгоняет вон его же конгрегация. Что ты им скажешь, Эл? Что мы его выгнали не из-за этого, а потому что он ходил в измятых штанах?

Эл Бекер встал на ноги. От его самоуверенности не осталось и следа.

– Мне бы хотелось кое-что добавить к тому, что я уже сказал. Так вот. Лично против раввина я ничего не имею. Решительно ничего. Я имел в виду одни лишь интересы синагоги. Но если бы то, что только что сказал Эйб, могло бы склонить чашу весов, то е. ть, если в результате его увольнения ему могли бы пришить это убийство – вернее запутать его еще больше, чем он запутался сам, то я скажу нет. Однако мы все знаем, что полиция даже не подумает обвинить раввина, совершенно независимо от того, уволим ли мы его, или не уволим. Если же мы его теперь н$ уволим, то он будет сидеть на нашей шее еще год.

– Одну минуточку, Эл, – снова заговорил Кессон. – Все-таки ты ничего, я вижу, не понял. Я вовсе не о раввине хлопочу. Мне важно не то, что люди подумают о раввине, а подумают о нас, обо всей нашей конгрегации. Некоторые, естественно, скажут, что мы уволили раввина, потому что подозревали его в убийстве. И тут же они сделают вывод – хороши же у них раввины, коли их же конгрегации так легко подозревают их в убийстве! Другие скажут: Чепуха! Нелепо подозревать раввина! Но и им придется сделать вывод, а именно: Хороши, мол, эти евреи! Они настолько не доверяют друг другу, что чуть что, и они готовы выгнать вон собственного духовного руководителя. Согласись, что в стране, где человек считается невиновным до тех пор, пока его вина не доказана, все это выглядит уж очень нехорошо. Теперь ты понял, Эл?

Я не о раввине хлопочу, а обо всех нас.

– Пускай так, но я все-таки не буду голосовать за продление договора, – буркнул Бекер, сев на свое место и скрестив руки на груди, словно ему ни до чего больше дела нет.