Морис Леблан - Приключения Арсена Люпена

В продолжение нескольких минут Рудольф Кессельбах ходил по комнате с озабоченным видом. Это был еще довольно молодой человек высокого роста с румяным лицом, мечтательными голубыми глазами, ласковое выражение которых резко контрастировало с невысоким энергичным лбом и сухой угловатой челюстью.

Кессельбах подошел к окну — оно было закрыто. Балкон, на который выходила дверь гостиной, был отделен каменными простенками от соседних балконов.

Каким же образом можно было проникнуть в его номер?

Он прошел в свою комнату: она была совершенно не связана с соседними. Затем он проверил комнату своего секретаря: дверь, соединявшая ее с помещением, приготовленным для госпожи Кессельбах, была заперта на замок и задвижку.

— Я ничего не понимаю, Чепман. Вот уже несколько раз, как я замечаю кое-что… признайте, очень странное. Вчера моя палка была не на месте… Третьего дня кто-то рылся в моих бумагах, я в этом уверен. И в то же время — как можно проникнуть сюда? Не понимаю…

— Это невозможно, — сказал Чепман, — все это ваша усталость, мнительность… у вас же нет явных доказательств. Да и потом, сюда нельзя войти иначе как через входную дверь. К тому же в день приезда вы заказали особый замок, ключи от которого есть только у вас и у Эдуарда. Вы ему вполне доверяете?

— Еще бы! Он уже десять лет служит у меня. Но Эдуард завтракает одновременно с нами, и это не дело. С нынешнего дня пусть он уходит лишь после того, как мы вернемся.

Чепман в ответ слегка пожал плечами. Действительно, миллионер становится странным со своей необъяснимой мнительностью. Но какой опасности подвергается он в многолюдном отеле, тем более что при нем нет ни большой суммы денег, ни чего-либо особо ценного.

Они услыхали, что кто-то вошел. Это был Эдуард. Кессельбах спросил:

— Вы в ливрее, Эдуард? Ну хорошо. Я никого не жду сегодня. Впрочем, должен заехать Гурель. Вы оставайтесь в передней и не впускайте никого. Мы с Чепманом заняты.

Кессельбах разобрал полученную за день почту, просмотрел три-четыре письма и сказал, что́ надо ответить. Но вдруг Чепман, сидевший с пером в руке, заметил, что внимание его патрона привлечено чем-то другим. Он держал в руках и внимательно рассматривал черную, согнутую крючком булавку.

— Видите, Чепман, что я нашел на столе? Во всяком случае это значит несколько больше, чем согнутая булавка. Это — то ясное доказательство, о котором вы говорили. И после этого вы будете еще продолжать настаивать на том, что здесь никого не было? Ведь не могла же эта булавка сама прилететь сюда, ко мне на стол?

— Конечно нет, — ответил секретарь, — это я положил ее.

— Когда?

— Вчера. Я прикалываю этой булавкой галстук, и вчера, пока вы читали, я машинально вытащил ее и забыл здесь.

Кессельбах встал. Было заметно, что его что-то мучило, он сделал несколько шагов и сказал:

— Вы, конечно, в душе смеетесь надо мной, Чепман, и вы правы… Я нисколько не отрицаю, что стал мнительным после последней поездки в Капштадт. Но для этого у меня есть причины… Ах, Чепман, вы не можете себе представить. Есть один проект, который… Короче, если все будет так, как я задумал, я стану очень могучим… Да что там моя Капская земля! У меня появятся настоящие королевства. И те, кто сегодня ко мне, сыну медника из Аугсбурга, относятся свысока, будут смотреть снизу вверх… Да-с, Чепман, будьте уверены в этом…

Он вдруг остановился и взглянул на Чепмана, как бы сожалея о том, что слишком много сказал, и все-таки, будучи не в силах преодолеть своего желания высказаться, продолжал:

— Теперь вы понимаете, Чепман, почему я так беспокоюсь. Я почти уверен, что кто-то подозревает о моем проекте и выслеживает меня.

Раздался звонок.

— Телефон, — сказал Чепман.

— А! Быть может, это как раз… — пробормотал Кессельбах, беря трубку. — Алло? Колонель? Хорошо, хорошо… Не беспокойтесь, я дам строгое распоряжение не впускать никого… Приезжайте, не теряя ни минуты. Я жду!

Кессельбах положил трубку и сказал:

— Чепман, сейчас приедут два господина. Эдуард их впустит…

— А как же инспектор Гурель?

— Он приедет позднее, через час. Да не беда, если они и встретятся… Итак, Чепман, распорядитесь, чтобы Эдуард сошел вниз, в контору, и сказал, что меня нет дома ни для кого, кроме Колонеля, его друга и господина Гуреля. Пусть запишут имена.

Чепман исполнил приказание. Возвратившись, он застал Кессельбаха, в раздумье державшим в руках нечто вроде пустого конверта из черного сафьяна. Он колебался, как бы не зная, что с ним делать. Наконец он подошел к камину и бросил его в саквояж.

— Закончим с почтой, Чепман, у нас есть еще десять минут. А! Письмо от госпожи Кессельбах? Что же вы его раньше мне не дали? Вы не узнали ее почерк?

И, с наслаждением вдыхая легкий запах духов от конверта, он распечатал его и стал читать.

— Госпожа Кессельбах будет здесь завтра, в среду.

Миллионер казался довольным и веселым, как будто тяжесть его дела уменьшилась и исчезли все заботы. Он весело потер руки и свободно вздохнул.

— Кто-то звонит, Чепман. Пойдите посмотрите.

Чепман не успел исполнить приказание патрона, как в комнату вошел Эдуард и сказал:

— Два господина спрашивают барона. Это те…

— Знаю. Они там, в передней?

— Да.

— Заприте двери и больше никого не впускайте, кроме Гуреля, инспектора полиции. Вы же, Эдуард, попросите их сюда и скажите, что я хотел бы переговорить сначала с одним Колонелем.

Эдуард и Чепман вышли, закрыв за собой дверь гостиной. Рудольф Кессельбах подошел к окну и прислонился лбом к стеклу. Внизу в свете весеннего солнца блестели крыши экипажей и автомобилей. На деревьях уже начинала показываться зелень, и на каштанах были маленькие листья.

— Какого черта Чепман так долго там возится? — проговорил вполголоса Кессельбах.

Он взял со стола папиросу и закурил ее. Вдруг легкий крик вырвался у него. Перед ним стоял совершенно незнакомый человек. Кессельбах невольно отступил на шаг.

— Кто вы? — спросил он.

Незнакомец, элегантно одетый брюнет с уверенным взглядом, ответил шутливо:

— Кто я? Ну конечно Колонель.

— Нет, вовсе нет! Тот, кого я называю Колонелем и кто мне пишет, подписываясь «Колонель», — это не вы.

— Так-так… Да видите ли, мой дорогой, все это совершенно не важно. Самое главное в том, что я есть я и, клянусь вам, что перед вами нахожусь я.

— Но, наконец, милостивый государь, ваше имя?

— Колонель…

Страх постепенно охватывал Кессельбаха. Кто был этот человек? Чего он хотел от него?

Он позвал:

— Чепман!

— Что за странная мысль! Неужели вам недостаточно моего общества?