Морис Леблан - Приключения Арсена Люпена

Он вынул из кармана стофранковый билет и протянул его сторожу.

— Письмо… — сказал последний, беря деньги.

— Сейчас… напишу.

Он сел за стол, набросал несколько слов карандашом на листке бумаги, положил его в конверт и написал адрес:

Господину С. Б., 42. Париж, до востребования.

Сторож взял письмо и ушел.

— Вот письмо, которое так же верно дойдет до адресата, как если бы я сам отнес его. А пока подведем итоги.

Он сел на стул и заговорил вполголоса:

— В общем, мне предстоит бороться с двумя противниками: с обществом, которое поймало меня и над которым я смеюсь, и с неизвестным лицом, которое далеко еще не поймало меня, но над которым я ни в коем случае не смеюсь. Это он известил полицию, что я был князем Серниным, и угадал, что я был также Ленорманом. Он запер дверь подземного хода, и он же упрятал меня в тюрьму.

Арсен Люпен задумался на секунду, потом продолжал:

— В конце концов, борьба идет между ним и мною. Чтобы победить, я должен узнать, в чем состоит проект Кессельбаха. И осуществить его, даже находясь в тюрьме. Он на свободе и имеет в своем распоряжении Штейнвега и Пьера Ледюка — он почти у цели, а я — очень далеко от нее… Положение не из блестящих… С одной стороны — всё, с другой — ничего. Передо мной стоит человек равной мне силы, и даже сильнее меня, потому что он не останавливается ни перед чем…

Арсен Люпен задумался, облокотясь о стул и подперев голову руками.

— Входите, господин директор, — сказал он, видя, что дверь камеры открывается.

— Разве вы меня ждали?

— Да. Разве я не просил вас письмом зайти ко мне? О, я ни на одну секунду не сомневался, что сторож отнесет вам письмо, и даже на конверте написал только инициалы «С.» и «Б.» и ваш возраст, сорок два года.

Директора действительно звали Станиславом Борели, и ему было сорок два года. На вид это был человек с приятным лицом и мягким характером. Он сказал Люпену:

— Вы не ошиблись в честности моих подчиненных, ваши деньги здесь. После вашего освобождения они будут вам возвращены. А теперь потрудитесь пройти в комнату обыска.

Люпен последовал за директором в небольшую комнату, предназначенную для этой цели, и там очень внимательно обследовали его платье, а также и его самого. Потом его опять провели в камеру, и Борели сказал:

— Теперь я спокоен, все сделано.

— И очень хорошо сделано, господин директор. Ваши подчиненные исполняют это с такой деликатностью, что я считаю долгом их поблагодарить и попрошу вас передать им от моего имени вот это, — сказал он, протягивая директору стофранковый билет.

Борели с удивлением смотрел на него:

— Откуда это у вас?

— Не ломайте голову, господин директор.

Он схватил большим и указательным пальцами правой руки средний палец на левой, быстро вырвал его и подал спокойно господину Борели:

— Не волнуйтесь, пожалуйста, господин директор. Это не палец. Это футляр из тонкой перепонки цвета кожи, который плотно надевается на палец. Как видите, совсем не отличишь от настоящего пальца.

И он прибавил, смеясь:

— А там третий билет в сто франков. Что вы хотите? Приходится носить деньги везде, мало ли что случится!

У Борели было изумленное выражение лица.

— Ах, пожалуйста, господин директор, вы не думайте, что я хочу вас ослепить моими небольшими талантами. Мне только хотелось показать вам, что вы имеете дело с несколько необычным заключенным… Поэтому не удивляйтесь, если вам доложат о моем исчезновении.

— О вашем исчезновении?

Люпен от души расхохотался:

— Господин директор, единственное оправдание тому, что я нахожусь здесь, — это то, что я отсюда уйду.

— Хорошо, что вы меня предупредили…

— Именно это я и хотел сделать. Примите все меры предосторожности, господин директор, чтобы позднее вас не могли бы обвинить в небрежности. Я же обещаю устроить это дело так, что, несмотря на неприятности, которые неизбежно вам доставит мой побег, ваша служебная карьера от этого не пострадает. Вот и все, что я хотел сказать вам, господин директор. Теперь вы можете идти.

И в то время, как Борели уходил, глубоко смущенный словами своего заключенного и очень беспокоясь о событиях, которые ожидают его в будущем, Люпен бросился на кровать, говоря:

— Однако ты слишком самоуверен, Люпен. Можно подумать, что тебе и в самом деле известно, каким образом ты выйдешь отсюда.

В здание суда Люпена сопровождал Вебер. Он заявился к нему в сопровождении двенадцати лучших полицейских агентов, вооруженных с головы до ног, взял Люпена из камеры и повез его в фиакре со своим кучером. Экипаж был окружен со всех сторон конной стражей.

— Браво! — воскликнул Люпен. — Ко мне, я вижу, относятся с должным уважением. Почетная гвардия! Каково! Ты, я вижу, Вебер, уважаешь начальство, не забываешь, что я твой непосредственный начальник.

И, дружески хлопнув Вебера по плечу, прибавил, смеясь:

— Вот что, Вебер, я намерен подать в отставку и укажу на тебя как на своего заместителя.

— Это уже почти сделано, — заметил Вебер.

— Какая приятная новость! Я очень беспокоился насчет моего побега, теперь я спокоен, раз Вебер будет начальником сыскной полиции…

Вебер ничего не ответил. В глубине души он испытывал странные чувства по отношению к своему противнику, — чувства, смешанные из боязни, которую ему внушал Люпен, из уважения, которое он питал по отношению к князю Сернину, и из почтительного восхищения перед Ленорманом. Все это было смешано с завистью, ненавистью и досадой.

Они подъехали к зданию суда, где их уже ждали агенты сыскной полиции, среди которых Вебер с удовольствием заметил своих любимых помощников — братьев Дудевиль.

— Господин Формери здесь? — спросил он у них.

— Да, начальник, судебный следователь у себя в кабинете.

Вебер поднялся по лестнице вместе с Люпеном и братьями Дудевиль.

— Женевьева? — тихо спросил Люпен.

— Спасена.

— Где она?

— У своей бабушки.

— Госпожа Кессельбах?

— В Париже, в отеле «Бристоль».

— Сюзанна?

— Исчезла.

— Штейнвег?

— Ничего не известно.

— Вилла Дюпон охраняется?

— Да.

— Какова пресса сегодня утром?

— Превосходна.

— Чтобы писать мне, вот мои инструкции.

Они проходили по коридору бельэтажа. Люпен незаметно сунул в руку одному из братьев комочек бумаги.

В кабинет Формери Люпен вошел в сопровождении помощника начальника сыскной полиции.

— Ах, вот и вы! Я не сомневался, что в один прекрасный день мы вас поймаем! — приветствовал Люпена Формери.

— Я тоже нисколько в этом не сомневался, господин судебный следователь, — сказал Люпен, — и я очень рад, что судьба предоставила именно вам оказать правосудие честному человеку, каким я всегда был.