Морис Леблан - Приключения Арсена Люпена

Себастиани приблизился, встал на одно колено, поднял и повернул кольцо, не замеченное Люпеном раньше, которое находилось как раз у ножки кровати. Одна плитка пола отвалилась и обнаружила отверстие.

— Ты видишь, я предусмотрителен, у меня под рукой все средства, вплоть до колодца неизмеримой глубины, как говорит легенда. Итак, никакой помощи ниоткуда, никакой надежды… Будешь ты говорить?

Добрек не отвечал. Маркиз продолжал:

— В четвертый раз допрашиваю я тебя, Добрек. Четвертый раз я утруждаю себя розыском документа, находящегося у тебя, чтобы избавиться от шантажа с твоей стороны. Это четвертый и последний раз. Заговоришь ли ты наконец?

Молчание.

По знаку, данному д’Альбюфэ, оба сына подошли к кровати. У одного из них в руках была палка.

— Иди сюда, — приказал д’Альбюфэ после нескольких минут ожидания. Себастиани растянул ремни, которые сжимали запястья Добрека, вставив и укрепив между ними палку.

— Повернуть, господин маркиз?

Молчание. Маркиз ждал. Видя, что Добрек не шевелится, он прошептал:

— Да скажи же. К чему напрасные мучения?

Ответа не было.

— Закручивай, Себастиани!

Себастиани сделал полный оборот палки. Суставы захрустели. Добрек застонал.

— Не хочешь говорить? Однако же тебе хорошо известно, что я не могу оставить этого дела, что ты в моих руках и что, если понадобится, я буду пытать тебя до смерти. Не хочешь? Нет? Себастиани, еще раз.

Слуга повиновался. Добрек подскочил от боли и со страшным хрипением рухнул на койку.

— Говори же! — закричал весь дрожа маркиз. — Ну, скажи, где список. Одно слово — и я оставлю тебя в покое. Список — и ты свободен! Слышишь? Молчишь? Ах, скотина! Себастиани, поверни еще!

Себастиани не заставил себя ждать. Кости затрещали.

— Помогите, помогите, — хрипло проговорил Добрек, тщетно пытаясь освободиться. Потом, еле слышно, запинаясь, произнес: — Пощадите!

Маркиз молчал. Один из сыновей Себастиани подал ему походную флягу коньяка. Налив половину стакана, маркиз опорожнил его залпом.

— Пощадите! — едва слышно прошептал Добрек.

Д’Альбюфэ, не спуская глаз с врага, подошел к нему и сказал:

— Ты теперь видишь, что нелепо сопротивляться. Ну, будь же благоразумен!

Добрек продолжал молчать.

— Стяни веревку, — велел д’Альбюфэ Себастиани, — пусть жизнь не кажется ему медом.

Себастиани снова взял палку и повернул ее так, что она коснулась распухшей кожи. Добрек рванулся.

— Остановись, Себастиани, — приказал маркиз. — Мне кажется, наш друг начинает умнеть.

Оба нагнулись над Добреком. Себастиани — с палкой в руке, а д’Альбюфэ — направляя свет лампы на лицо узника.

— Он двигает губами, сейчас заговорит. Освободи чуть-чуть ремни, я не хочу заставлять его страдать зря… О, нет-нет, сжимай сильнее, мне кажется, наш друг колеблется. Еще оборот. Довольно… Ах, дорогой Добрек, если ты не станешь говорить яснее, мы только потеряем время. Что? Что ты говоришь?

Арсен Люпен едва не вскрикнул от досады. Добрек говорил, а он, Люпен, не мог расслышать. Как он ни напрягал слух, стараясь удержать биение сердца и шум в висках, ни один звук не долетал до него.

«Черт побери, — подумал он, — этого я не предвидел. Что делать? Пустить в Добрека пулю?» Но тогда он не узнает ничего и выдаст себя. Оставалось только довериться ходу событий.

Между тем внизу дело медленно подвигалось вперед. Маркиз не оставлял своей жертвы.

— Ну, говори же! — грозно приказывал маркиз. — Дальше! — Наконец голос его смягчился, и в нем появились одобрительные интонации. — Хорошо, великолепно. Но может быть… Повтори, Добрек… Странно… И никто не имел понятия? Даже Прасвилль? Вот идиот! Не натягивай же, Себастиани. Ты же видишь, что наш друг задыхается… Спокойнее, Добрек, не утомляйся. Итак, дорогой друг, ты говоришь…

Затем послышался шепот, который д’Альбюфэ больше не прерывал, но из которого Люпен не расслышал ни звука.

Наконец маркиз встал и издал радостное восклицание:

— Есть! Благодарю, Добрек! Себастиани, освободи его от уз. Насколько же надо быть бессердечным, чтобы связать своего ближнего, как жареного цыпленка.

— Не дать ли ему напиться?

— Верно, дай ему пить.

Себастиани с помощью сыновей развязал ремни, растер затекшие кисти Добрека и наложил повязку с мазью. Добрек проглотил несколько капель водки.

— Ну что, лучше стало? — спросил маркиз. — Ничего, скоро совсем пройдет, зато ты сможешь похвастаться, что подвергся пыткам, как во времена инквизиции. — Он посмотрел на часы. — Довольно болтать, Себастиани. Пусть твои сыновья стерегут его по очереди. А ты проводи меня на вокзал к последнему поезду.

— Как же, господин маркиз, оставить его несвязанным?

— Почему бы нет? Не думаешь же ты, что мы будем держать его здесь всю жизнь? О нет, Добрек, спи спокойно. Завтра в полдень я буду в твоем доме и, найдя бумагу в указанном месте, тотчас телеграфирую сюда, и ты сможешь отправиться на все четыре стороны. Ведь ты не солгал мне, а?

Он опять подошел к Добреку, наклонился над ним и сказал:

— Ты ведь не шутишь, не правда ли? Было бы слишком глупо с твоей стороны так пошутить. Для меня это значило бы просто потерять один день, только и всего. А вот ты лишился бы всех остальных дней своей жизни. Но нет… трудно и придумать более укромное местечко. В путь, Себастиани. Завтра жди телеграмму.

— А если вас не пустят в дом, господин маркиз?

— Почему же?

— Дом у сквера Ламартин занят людьми Прасвилля.

— Не беспокойся, Себастиани, если передо мной запрут двери, я войду в окно, я подкуплю кого-нибудь из людей Прасвилля. Нужны только деньги, а их отныне у меня, слава богу, будет достаточно. Покойной ночи, Добрек.

Они вышли с Себастиани, и тяжелые двери захлопнулись за ними. По плану, составленному еще во время этой сцены, Люпен решил попробовать задержать д’Альбюфэ по дороге…

«Добрек истощен; сопротивление его сломлено. Раз он открыл свой секрет маркизу, нет никакой причины не повторить признания, когда Кларисса и я употребим то же самое средство. Решено. Похитим Добрека».

Главное, предупредить Прасвилля об опасности, и это будет сделано.

Церковные часы в соседней деревне пробили полночь. В распоряжении Люпена было шесть-семь часов на выполнение нового плана. Он тотчас же приступил к делу.

Выбравшись из отверстия, в глубине которого находилось окно, он взобрался на камень, поросший кустарником. С помощью ножа он нарезал с дюжину палок одинаковой длины. Потом отложил на веревке два равных расстояния. Между ними он укрепил двенадцать палочек, устроив таким образом веревочную лестницу длиной около шести метров.