Елена Грушко - Следствие поручено мне. Повести о милиции

— Да не носить же его на память! — подал голоо Толстоедов. — Черт! Похоже, я перестарался. Интеллект подвел. Слишком все сложно… Если бы я просто ударил ее по голове, а потом — под машину… вам было бы труднее докопаться…

Маркова спрятала руки под стол. Помолчала.

— Светила луна. Вы обыскали карманы пальто Иванчихиной еще в роще. Забрали билет, но не заметили, как выпала заклейка. Вы вообще не заметили, как Светлана сунула ее в карман. Обычно их сразу выбрасывают. Итак, заклейку вы потеряли, а мы ее заметили.

А уж потом, Виктор Степанович, вы действовали точно по схеме «преступник-интеллектуал». Правда, засуетились с выигрышем: поняли, что из-за Головко вам плохо придется, и если не получить деньги, то они от вас уплывут. Старый знакомый Сюлюков вам помог, потому что даже жене не доверили бы вы эти деньги. Они нужны были вам лично. Лично вы считали себя вправе на них.

Смугловатое лицо Толстоедова мрачнело на глазах.

— Нескромный вопрос можно? — спросил он.

— Попробуйте, если не слишком уж нескромный.

— Все улики сначала были против Головко и его дружка. За каким чертом вы развели эту бодягу? Нет ведь им разницы, за таксиста «вышку» поиметь или еще и за Иванчихину. Пуля, как говорит наш уважаемый фронтовик Пашков, не разбирает. И вам бы хлопот без меня меньше было, да и мне… Зачем же?..

Женя подумал, что наивно было бы надеяться найти на лице Толстоедова особое клеймо, которое определяет принадлежность к страшному клану убийц. Совсем другой он вроде бы, чем Муравьев и Головко. Вот ведь — сидит человек как человек. И усмехается, и собой владеет преотлично, хотя не может не понимать, что, как писали в романах про шпионов, его «игра окончена». Но при том при всем он искренне пытается защитить себя, свое право на это убийство. И даже видит некую несправедливость судьбы, что вот, совпало же так, что вышли-таки на него, арестовали, хотя он словно бы выше этого в своем праве. И хоть страшно ему: ведь уже все против него — однако выпячивает он это проклятое право свое, тешится им, лелеет его все еще, надеется на собственную исключительность, оттого и спрашивает с этой отвратительной, Трусливой усмешечкой: зачем, дескать? Ведь все еще признает он за собой право не только перечеркнуть жизнь Светланы, но и подобных ему Муравьева и Головко. А что же Маркова молчит? Как она ответит на это гнусное, подлое «зачем»?

— Работа такая, наверное, — помедлив, сказала Татьяна Васильевна. — В этом все дело. Чтобы справедливость восторжествовала.

— Да? — издевательски протянул Толстоедов. — Справедливость — цель вашей работы?

— А что? — сказала Маркова. — Не такая уж плохая цель. Уж получше вашей. И, главное, стоит она дороже пяти тысяч. А? Как ты думаешь, Женя?

Женя поднял голову и улыбнулся в первый раз за этот длинный день.

СЛУЖЕБНАЯ 417 12 23 1450

= ДЕСЯТОГО НОЯБРЯ ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ ЕГЕРЬ СОСНОВСКОГО ОХОТНИЧЬЕГО ХОЗЯЙСТВА КОЛЯДИН = ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ САВЕЛЬЕВ =

…Утренний пригородный поезд, задорно попыхивая, пронзительно свистя на поворотах, бойко бежал по старой лесовозной дороге. Из окна вагона, подернутого легкой изморозью, проглядывалась дремучая сихотэ-алинская тайга. Крутые сопки, покрытые лесом, густо синели вдали, как огромные волны внезапно застывшего моря. Обильная кухта, укрывшая деревья, живописно свисала с веток. Внезапно Дмитрию Касьянову открылся уголок тайги: молодой кедр, засыпанный снегом, походил на избушку на курьей ножке, потом мелькнула ель — ком снега на ветви ее напоминал затаившуюся рысь; тут же показалось что-то похожее на сову, зайца, медведя…

На какое-то время, прильнув к окну, Дмитрий забыл о своем задании. Впрочем, сейчас в нем трудно и признать работника милиции. На ногах у него добротные ичиги, сшитые из изюбриной кожи, на плечах суконная куртка, скроенная из армейской шинели, у ног в зеленом чехле — новенький охотничий карабин. В похода ном рюкзаке — белый маскировочный костюм, теплые рукавицы, пара белья, меховой спальный мешок и другие вещи, которые могут понадобиться в тайге. Дмитрия смущало лишь то, что тайгу он знал плохо, а полагаться придется на самого себя: тут никакой язык до Киева не доведет, может случиться, что и спрашивать будет некого. Дмитрий рассчитывал на помощь старика пасечника, рекомендованного ему, но того могло в эту пору не оказаться дома.

С надеждой посматривал он на собаку-лайку Марса, крупного, с гладкой белой шерстью пса, купленного им, у соседа, хорошего охотника. Сосед переселился с семьей в Псков и продал ему Марса за сорок рублей. Он уверял, что эту собаку никогда бы не оставил, если бы железнодорожная инспекция не чинила столько препятствий к перевозке животных.

У Марса умные глаза, хвост кренделем, сильные крупные лапы, влажный черный нос. Воспитывали его в тайге, он знал охоту и, по рассказам бывшего хозяина, не боялся медведя и останавливал кабана. Касьянов не взял с собой служебную собаку из питомника потому, что по опыту знал: овчарки на морозном снегу быстро теряют след, они прихотливы в пище, привыкают к своему постоянному проводнику и трудно уживаются с чужим. Марс же за короткий срок успел привязаться к Дмитрию.

Сейчас пес лежал под скамейкой спокойно, изредка ворча и пытаясь стянуть лапами новый кожаный намордник. Потом, убедившись в бесполезности этого занятия, он вытянул лапы, положил на них морду и, изредка повизгивая, смотрел свои собачьи сны.

В купе, кроме Касьянова и Марса, никого не было. Старший лейтенант достал фотографию и еще раз вгляделся в лицо человека, судьбу которого ему предстояло выяснить. На фотокарточке, взятой из личного дела егеря, был запечатлен лысый мужчина; на губах, в прищуре светлых глаз — едва заметная усмешка, словно Колядин сомневался, стоит ли фотографироваться, да еще по такому пустяковому делу, как поступление на работу. Длинный, неправильной формы нос. Резкие складки у рта.

И хотя Касьянов не привык доверять внешности, предпочитал факты, он все-таки невольно почувствовал упорную, неломкую силу человека, глядевшего на него с фотографии.

Из краткой автобиографии Колядина он узнал, что Василий Никифорович родился в селе Сосновка Хабаровского края в 1909 году. Русский. В канун Великой Отечественной войны закончил пехотное училище и в звании лейтенанта ушел на фронт. Там вступил в партию. Был дважды тяжело ранен и списан еще до окончания военных действий вчистую уже как капитан запаса. В последние годы работал по месту жительства егерем Сосновского охотничьего хозяйства. Женат, есть дочь.