Анатолий Ковалев - Гробовщик

— Мы сходим в московский, — пообещал Гена. — Там, говорят, здорово.

— А еноты есть? — расспрашивал Валька.

— Еноты? — озадачился отчим.

— Конечно, есть, — пришла ему на выручку Светлана. — Полоскуны. Я сама видела, когда была в Москве. Толстые, пушистые, такие забавные.

— А в нашем зоопарке жил старенький, седой енот, — поведал мальчик.

— Помню, — подтвердил Балуев. — Мы его с тобой кормили колбаской. Надо же, не забыл! Ему лет пять тогда было, — сообщил он депутату Городской думы.

— Старенький-престаренький! — продолжал предаваться приятным воспоминаниям Валька. — Он еду брал прямо из рук. Тянул дрожащие лапки и долго-долго жевал. А потом его не стало, — грустно закончил мальчуган.

— Ничего, еще насмотримся на твоих енотов, — подбодрил его Геннадий.

— А со стариком Кульчицким, Валькиным дедушкой, как-нибудь договоримся, — пообещала Света. — Мы с ним старые друзья. Ведь с Валькиным отцом я проучилась в одном классе восемь лет!

До психлечебницы пришлось добираться на такси, потому что Кулибина повезла Вальку к деду.

Он угодил в самый пик свиданий с больными. В вестибюле было полно народу. Геннадий с удовлетворением отметил, что отцовские витражи двадцатипятилетней давности до сих пор украшают больницу и под пальмой все так же красуется Фрейд.

Режиссер роковой картины явился в помятой, давно не стиранной пижаме. Его небритое лицо за время пребывания в лечебнице приобрело зеленоватый оттенок.

Балуев окликнул его по имени, и тот долго разглядывал незнакомца, прежде чем констатировать:

— Я вас не знаю.

— Достаточно того, что я много наслышан о вас. И ни секунды не верил в ваше помешательство!

— Правда? — лицо больного просияло неподдельной радостью. — А кто вы? Адвокат?

— Нет, я не адвокат. Я просто ваш друг. И желаю вытащить вас отсюда как можно скорее. Но для этого мне необходимо знать, как вы здесь очутились? По чьей воле? И почему вас так долго тут держат?

— Я могу вам доверять? — В глазах режиссера мелькнуло сомнение, но тут же рассеялось, потому что довериться было некому. Его никто не желал слушать уже давно, несколько месяцев. И вдруг появился доброволец! Кто он такой? Разве это так важно?

— Только нам надо куда-то присесть! — засуетился он. — По воскресеньям здесь так многолюдно!

— А к вам никто не приходит?

— Почему никто? — обиделся режиссер. — Мама бывает раз в неделю. Ей далеко добираться. Она приезжает по будням. Пенсионерка!

Наконец им удалось найти два свободных кресла, рядом с медбратом-надзирателем, и у Балуева пронеслось в голове, что это не самый лучший вариант.

— Говорите как можно тише, чтобы не привлечь внимание! — попросил он режиссера.

— Все началось с чертовщины, с моего фильма. Я пошел в кусты помочиться, и какой-то мертвец мне нагрубил!

После такой тирады Геннадий решил, что сделал неверный ход. Пришлось спасать положение:

— О самих съемках я все знаю. Достаточно подробно ознакомился с материалами дела.

— Вы из милиции? — почему-то испугался тот.

— Я веду частное расследование, — не стал кривить душой Гена.

— Вас нанял Карпиди?

— Это служебная тайна.

— Тогда что вы хотите узнать, если и так все знаете?

— Меня интересует история с фиолетовым гробом. Зачем он вам понадобился?

— Да в гробу я его видел, этот гроб! — скаламбурил помешанный. — Это он мне приказал! Он!

— Кто «он»? — Балуев предполагал, что знает ответ, но режиссер его удивил:

— Костюмер…

— Костюмер? — не поверил своим ушам Геннадий. — А как он может приказывать режиссеру?

— Он держал меня в страхе во время съемок. И не только меня. Директор картины тоже его боялся. Мы все его боялись. А мою ассистентку он без конца трахал! — со слезами на глазах признался тот, как признаются в осквернении святыни.

«Кажется, влип! — окончательно расстроился Балуев. — У парня и в самом деле поехала крыша!»

— Значит, костюмер потребовал фиолетовый гроб? — уточнил он.

— Да-да, костюмер! Он из бывших… — Очкарик подмигнул частному детективу.

— Зэков?

— Режиссеров…

— Понятно…

— Я думал, он просто мне завидует. Ведь я сам нашел спонсора, солидную фирму.

— Игоря Тимофеева? Каково его участие во всем этом?

— Мы с ним вместе писали сценарий! До такой степени он был захвачен моим замыслом! И, знаете, он оказался не бесталанным! Многое в фильме сделано с его подачи! — Сумасшедший свысока посмотрел на Геннадия.

— И кладбище тоже?

— Отчасти. Всего и не упомнишь.

— Например, лошади без возницы, с катафалком, — помог ему Балуев.

— Действительно! Откуда вы знаете? — Режиссер вдруг задумался, а потом очень серьезно спросил, будто до этого лишь притворялся дурачком: — Неужели? Но Игорек был против съемок на этом кладбище! Мы с ним даже разругались! Это мне нужны были шведские надгробия!

— Игорек обеспечивал себе алиби, — предположил Гена.

— Конечно-конечно, — затараторил сумасшедший, — конечно-конечно. Как я сам не догадался! Они все — одна шайка! Мафия! Они не хотели моего триумфа! Бездарные твари! Они лопались от зависти, когда я выходил на площадку!

— Вернемся к нашим гробам, — возвратил его с призрачного Парнаса в вестибюль психлечебницы Геннадий. — Как вас запугивал костюмер? Угрожал?

— Он угрожал фильму!

— Как это?

— Он говорил, что у него очень влиятельные друзья, которые могут погубить весь проект!

— И вы ему верили?

— А как не верить, если сам Тимофеев его боялся! И советовал слушаться!

— Вы хотите сказать, что костюмер фактически руководил съемками?

Режиссер опустил голову. Признание собственной несостоятельности давалось ему с трудом.

— Иногда бывало и такое, — пробурчал он себе под нос.

— И случай с гробом наглядный тому пример.

— Да. Из-за него нам пришлось на целые сутки задержать съемку эпизода. Фиолетового гроба не было в реквизите. Мы ждали, пока его изготовят.

— На киностудии?

— Где же еще?

— Вы точно знаете, что гроб привезли с киностудии?

— Не знаю, — засомневался режиссер. — Я теперь ничего не знаю!

— И костюмер упрятал вас сюда?

— Нет, директор картины. Он сказал, что так будет лучше, пока идет следствие, что у него тут знакомые. И как только следствие завершится, меня выпишут, а иначе я буду под подозрением. Но сколько же это может продолжаться? Я хочу на свободу! Домой, к маме! — Больной расплакался как ребенок. — А он все твердит — следствие не закончено, потерпи…

— Кто твердит? Костюмер?

— Да нет же! Директор!

— И давно вы его видели? — усмехнулся Балуев.

— Вчера… Он приходил с передачей.

«Бредит или говорит правду? — засомневался Геннадий. — Черт его разберет!»

— Он что, вернулся из эмиграции?