Анатолий Ковалев - Гробовщик

— Теперь я приглашаю вас, — улыбнулся Миша.

— Здорово! — захлопала в ладоши Лика и вдруг заявила: — Мы просто нашли друг друга! Знаете, я терпеть не могу всех этих солдафонов!

— Тише! — Вновь обхватил он ее за талию и прижал к себе. — Вас могут услышать!

— И пусть! А то считают себя завоевателями, неотразимыми мужиками! Тьфу! Фанфароны!

— Что вы, Лика, так ополчились на них?

— А давайте на «ты»!

— Давайте!

Никогда еще он не чувствовал себя с женщиной так легко, так непринужденно. Всегда приходилось взвешивать слова, направлять в нужное русло беседу, ожидать подвоха, распознавать сарказм. Здесь же, во время этого бесконечного танца, все выходило как-то само собой.

— Один из этих ухарей, не церемонясь, предложил мне запереться с ним в ванной! Представляешь? Они бы лучше в Чечне такими смелыми были, как с бабами на гражданке!

Лика говорила все громче и громче и начала привлекать к себе внимание. Однополчане объединились с родственниками и бросали на обоих недовольные взгляды. Невеста сидела надутая. Жених уже лыка не вязал. Перезрелые девицы трясли своими прелестями перед солдатиками, подражая движениям техно.

— Давай уйдем по-английски, — предложил девушке Гольдмах.

— Давай! — согласилась она.

Вечер был теплый, с приятным ветерком. Как нельзя кстати после жаркого, душного дня.

Они шли пешком в сторону городского пруда.

— А ты что делал на этой дурацкой свадьбе? — спросила она.

— То же, что и ты. Развлекался. У меня отпуск.

— Вот мы и обломились! — заключила Лика. — Развлечений было на грош! А кем ты приходишься невесте?

— Никем.

— Неправда. Ты ее бывший дружок. Это видно за километр.

— Ты путаешь. Это она моя бывшая подружка.

— Ты ее бросил? И правильно сделал.

— Почему?

— Она — дура набитая! Неужели не понятно?

— А может, и я дурак, откуда ты знаешь?

— Ты? — Она залилась звонким смехом.

— А куда мы идем? — опомнился Миша.

— Ты провожаешь меня домой.

— Ты живешь в центре?

— В самом центре! — похвасталась Лика. — За памятником Ленину.

— Ну, ты даешь! Твои родители из бывших?..

— Мои родители простые советские люди, и дом обыкновенный. Раньше, говорят, в нем жили семьи чекистов, но в тридцать седьмом чекистов расстреляли, жен отправили в лагеря, а детей — в приемники. С тех пор там живут простые люди, а для новых чекистов выстроили новые дома. Не сравнить с нашей развалюхой! Я была однажды в таком, в гостях у подруги. Даже завидно!

— А кто твои родители?

— Ты что, свататься собрался?

— Почему нет? Девушка ты красивая, я тоже парень хоть куда! Главное, не солдафон!

— Если честно, ты мне нравишься, — на полном серьезе заявила она, и он перестал иронизировать.

— Если честно, ты мне тоже. Только так не бывает.

Они стояли на набережной у чугунной ограды и видели свои отражения в мутноватой зеленой воде.

— Мои родители — неудачники, — призналась девушка. — Отец уже три года сидит без работы. Он — биолог, кандидат наук. Работал в НИИ. Сократили. Ни о какой другой работе слышать не желает. Нас кормит мама. Она устроилась бухгалтером в одну частную фирму. Но сейчас ее попросили уйти в отпуск. Видно, и там дела идут неважно. Что будет дальше, не знаю.

— И в такой ситуации ты поступаешь в институт?

Лика вздохнула и ответила:

— Сама понимаю, что глупо, но папа…

— Послушай, тебе скоро восемнадцать! Хватит жить с оглядкой на родителей!

— Сама как-нибудь разберусь, ладно? — обиделась Лика.

Некоторое время они молчали. Набережная осталась позади. Начало темнеть. Навстречу попадалось все больше веселых людей. В такие жаркие дни центр города оживал только к вечеру.

— А ты живешь отдельно от родителей? — прервала она молчание.

— Мои родители далеко.

— Ты — еврей?

— Это имеет какое-то значение?

— Для меня — нет, а для моих предков…

— Какое мне до них дело?

— Ты ведь собрался свататься! — напомнила Лика.

— Действительно, — усмехнулся Миша. — Значит, не судьба.

— Почему?

— Ты во всем слушаешь папу с мамой.

Они ступили на брусчатку главной площади. На здании горсовета загорелась ночная подсветка и памятник Ильичу осветили прожектора.

— Пойдем ко мне! — попросту предложила девушка.

— Приглашаешь на чай?

— Не только. Есть шампанское.

— По какому случаю припасено?

— По случаю моего дня рождения. Я ведь говорила: мне скоро исполнится восемнадцать, — она подчеркнула цифру.

— А что скажет папа, когда не обнаружит бутылки?

— Хорош прикалываться! Идешь или нет?

Обстановка в квартире подтверждала ее слова о неустроенности и бедности.

— А это мои предки брачуются! — кивнула она на фотографию в серванте. — Семьдесят четвертый год. Реликвия!

После скромной экскурсии по трем невзрачным комнатушкам они приземлились в продавленные кресла. Лика принесла из холодильника шампанское и поясняла:

— Это спальня родителей. У них диван, а у меня односпальная кровать. Мне больше не полагается. Тот, кто предложит руку и сердце, должен иметь квартиру или, по крайней мере, диван. У тебя есть квартира?

— Нет. И дивана тоже нет.

— По всем статьям ты не годишься в женихи!

— За это и выпьем! — Он откупорил бутылку и разлил вино в приготовленные бокалы.

— За что, за это? — не поняла девушка.

— За то, что не гожусь! Приемник еще фурычит? — кивнул он в сторону допотопной «Балтики».

— Фурычит.

— Давай музыку! Шампанское надо пить стоя и под музыку.

Она включила приемник. По «Маяку» передавали танцы народов СНГ. Какой-то азиат насиловал домру.

— Подходяще, — одобрил Гольдмах и предложил: — За знакомство!

— На брудершафт! — внесла она существенное дополнение.

Они выпили, и он осторожно коснулся ее губ, но не тут-то было. Лика жаждала страстного поцелуя. А уж целоваться он умел, как никто другой. Природа, обезобразившая лицо Михаила, щедро компенсировала свою оплошность глубокой чувственностью. Женщины, которых он бросал, подолгу залечивали раны. Он же расставался легко, между прочим, уходил по-английски, иногда возвращался. Гольдмах считал, что любовь — это воспаленная фантазия поэтов.

Трудно было потом восстановить в памяти, каким образом они оказались на родительском диване. И почему совершенно голые? Он помнил только, что домру сменила зурна и что девушка в приступе нежности кричала: «Мой ангел! Мое сокровище!» Такое с ним было впервые. Женщины обычно скупятся на слова.

Они уснули на рассвете, а вечером он съездил за необходимыми вещами и окончательно перебрался к ней.

Они выходили из дому лишь за продуктами. Все остальное время проводили в постели.

— Со мной такое тоже впервые! — округляла она глаза. — Просто не могу остановиться! Хочу еще! Хочу снова! Хочу опять! Хочу бесконечно!