Анатолий Ковалев - Гробовщик

И они бросались друг на друга, рыча по-звериному, словно находились не в старой чекистской квартире, в самом сердце большого промышленного мегаполиса, а в высокой, душистой траве первозданных дебрей. И было еще. И было снова. И было опять. И казалось, что будет бесконечно.

В минуты отрезвления Михаил интересовался:

— Я, наверно, мешаю тебе готовиться к экзаменам?

— К черту! — Она лежала на животе, широко раскинув ноги, и плохо справлялась с дыханием.

— Нет, серьезно. Я мог бы помочь! У меня родители медики, и я учился в медицинском…

— Иди к черту! Не буду я никуда поступать! Просто хотела пыль в глаза пустить!

— Мне?

— А кому же еще? Ведь я влюбилась. Ты не понял?

— В меня? — удивлялся Гольдмах. — Когда же ты успела?

— Думаешь, для этого требуется время? Там, на свадьбе, как увидела — все вокруг закружилось! И до сих пор…

— В меня, конечно, влюблялись, — рассуждал Миша, — но чтобы с первого взгляда…

— А может, по-другому — это уже не любовь?

— Не знаю. Я все-таки уродлив, — без жалости к себе заключил он.

— Дурачок! Я всегда мечтала о таком, как ты! В книгах и фильмах мне нравились отрицательные герои! А лицо должно быть, прежде всего, интересным, а не красивым. Таким, чтобы на него хотелось постоянно смотреть. У тебя именно такое. Две недели смотрю и не могу наглядеться. А кожа! Какая у тебя белая кожа! А эти заросли смоляных волос на груди!..

Она произнесла еще много лестных слов в его адрес и принялась ласкать его тело, а Миша вдруг почувствовал холод в затылке. «Две недели смотрю»… Неужели прошло две недели? Он давно потерял счет дням. И это с ним тоже впервые! А Салман уже рвет и мечет! Думает, что он уехал в Израиль, не попрощавшись. А может, и того хуже…

Мысль о компаньоне всего раз посетила Гольдмаха. Потом он старался не думать. Все это было слишком далеко, мешало его счастью.

— Завтра приедут родители! — как-то поутру сообщила Лика, разливая в чашки кофе.

— И что дальше?

Она села на табурет и заплакала.

— Что дальше? Что дальше? Откуда я знаю, что дальше?

— Постой, не надо горячиться, — погладил он ее по руке. — Разве все так плохо? Поговорю с твоими родителями. Могу сказать, что ты беременна от меня, и я хочу жениться. Не звери же они? Поймут.

— Ты ничего не знаешь! Ничего! Понял?

Она вдруг повалилась на пол и забилась в истерике.

Он накрыл ее своим телом.

Она целовала его лицо и шептала: «Мишенька, я люблю тебя, я люблю тебя!..»

— В чем дело, скажи? Я не понимаю! Они махровые антисемиты? Дело в этом?

— Нет!

— А в чем?

— Не могу-у!

Она снова рыдала. И еще. И опять.

Так прошел день. Последний день безумства, длившегося месяц. Только под вечер Лика пришла в себя.

— Я должна была давно тебе сказать, но не решалась. Ты бы не стал со мной церемониться. Исчез бы навсегда. Я не имела права приводить сюда мужчину. Родители мне доверяют, поэтому и оставили одну. У некоторых, знаешь, будто свербит в одном месте. Так и вешаются на пацанов. А я обращала внимание на парней постарше. Даже не на парней, а на мужчин в возрасте. Но я никому об этом не говорила. Может, не было достойного объекта? Хотя мне нравился наш учитель химии. Нравился до поры до времени. Пока я не узнала его ближе. А случилось это прошлой зимой, под Новый год. Я ходила к нему на факультативы. Серьезно готовилась в медицинский. Как-то он попросил меня задержаться, чтобы провести уникальный опыт. Догадываешься какой? Видел, сволочь, что я к нему не равнодушна! Он лишил меня невинности на лабораторном столе. Склянки с кислотами и щелочами при этом трогательно позванивали. Вот такая музыка! Если честно, я не особо сопротивлялась. Ненавижу тех, которые сперва кокетничают, а потом начинают ломаться! Во-первых, он не был мне противен, во-вторых, казалось, что стыдно до сих пор оставаться девственницей, когда все вокруг трахаются, а в-третьих, что греха таить, хотелось иметь пятерку по химии. Но этот процесс тогда не доставил мне удовольствия. Я поняла, что химик — не мужчина моей мечты. Он оказался трусом. Боялся, что я начну его шантажировать. Короче, он мне опротивел уже через неделю и мы разбежались. Правда, уникальные опыты он не забросил, но проводил их теперь с другими моими сверстницами. Однажды я сказала ему: «Как-нибудь по ошибке сунешь член в стакан с кислотой!» Может, поэтому у меня в аттестате трояк?

— Но это все лирика, — усмехнулась девушка после томительной паузы. Миша за все время не произнес ни звука. Новое чувство зародилось в нем, доселе неизведанное. Ее рассказ заставил его страдать. Он опасался выдать себя — голос может сорваться, или, еще хуже, из груди вырвется стон.

— У меня была подруга, — продолжала Лика, — жила в соседней квартире. Подруга детства. Старше меня на два года. Не так давно она вышла замуж. Очень удачно. За иностранца. За швейцарского немца. Свадьбу справили в Альпах. Я видела фотографии. Сказка! Живет в небольшом селении, на берегу озера, занимается хозяйством. Скучная, сытая жизнь. Присылает родителям деньги. Они прямо молятся на дочь. «Все прекрасно, — пишет она в письмах, — да вот только по-русски не с кем поговорить!» И вот полгода назад наклюнулся компромиссный вариант. У ее мужа в соседней деревне живет кузен. Очень богатый. Имеет сыроваренный завод. Кормит сырами всю Европу. Его зовут Густав. И он холостяк. Мечтает жениться на русской. Наверно, позавидовал брату. Подруга показывала Густаву мои фотографии, и он загорелся. Родители подруги целый вечер расписывали моим предкам все блага, какие сулит им швейцарский вариант. И мои в конце концов сдались. Посчитали, что это выход из бедноты и полуголодной жизни, которая предстоит нам в будущем. Мы списались с Густавом. Я прислала ему приглашение. Он приезжал совсем недавно, в мае. Симпатичный блондин тридцати пяти лет. Я когда-то мечтала о таком. Он даже немного похож на нашего химика. Моя подруга научила его двадцати русским словам, и он овладел ими в совершенстве. Остановился Густав в гостинице и прожил пять дней. Этого вполне хватило, чтобы справить помолвку. Если честно, мне было все равно. Чем он хуже нашего химика? Зато я смогу помогать моим неудачникам-родителям. Думаю, то же самое испытывала моя подруга, выходя замуж за швейцарца. Брак по расчету хорош, когда никого не любишь. Мы договорились, что я приеду к Густаву, как только мне исполнится восемнадцать, и мы поженимся.

Лика перевела дыхание. Ее мутновато-зеленые глаза снова наполнились слезами.

— Мой день рождения — завтра. Я его справлю, как обычно, в кругу семьи. Папа с мамой меня поздравят, расцелуют и вручат подарки. А потом я получу приглашение и визу из Швейцарии… Что мне делать, Мишенька? Я люблю тебя!

Что он мог ей посоветовать? На его банковском счете лежала незначительная сумма. Новое дело он еще не начал, и неизвестно, чем грозит ему месяц отсутствия. Противопоставить сыроваренному заводу в Альпах он не мог ничего. Тем более гарантировать благополучие ее семье.