Анатолий Ковалев - Гробовщик

Приняв душ и переодевшись, Мишкольц прилег на любимом диванчике в кабинете. Он приказал себе не думать больше о Кристине и сыновьях, а настроиться на другую волну.

Что ему, собственно, до бывшего помощника? Отрезанный ломоть. Так-то оно так, если бы их не связывало нечто большее. У Володи никогда не было друзей, ни в школе, ни в университете, ни на зоне. Он держал людей на расстоянии. С Балуевым они исколесили полстраны в поисках картин, с ним пережиты самые страшные дни войны и самые счастливые годы возвышения. После ухода Балуева он вдруг почувствовал, как остывает к делам и даже к коллекционированию, в чем раньше видел смысл своей жизни. Бунгало, на полпути между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско, которое он купил для Кристины и Кольки, на время отвлекло, но только на время. Кристина, уже два года скитаясь по заграницам, рвалась на родину и часто вспоминала пятикомнатную квартиру в центре любимого города, картины «мирискусников» (она и Колька были единственными посетителями и горячими поклонниками его музея), увлекательные рассказы и комментарии Балуева.

— Тебе пора открыть музей и сделать Гену его директором! — говорила она.

Воспоминания терзали душу. Тем более в такой холодной, рациональной стране, как Америка. Володя скрыл от нее, что Балуев, «директор музея», уже почти год живет в Москве, и их больше ничто не связывает.

Теперь, когда он лежал на диванчике в кабинете, идея музея казалась ему не такой бредовой, как раньше. Но без Балуева все превращалось в бессмыслицу. Не с Охлопковым же, с этим прирожденным холуем, начинать такое дело!

И опять он себя укорил. Думает не о том. При чем здесь музей? Надо спасать Генку. Но как? Во что он на этот раз вляпался? Зачем интересовался Соколовым? Почему вышел на Тимофеева? Тот и в самом деле перебежчик? Соколов, Тимофеев. Складывалось впечатление, что Гена до сих пор отстаивал права организации, был его помощником. Так ведь он и не отстранял Балуева. Тот сам изъявил желание. Но вот вернулся. По просьбе Кулибиной. Но все же вернулся. Светка сильно изменилась. Власть портит человека, а тем более женщину. Теперь легче договориться с Поликарпом, чем с ней. Шутка, конечно…

Зазвонил телефон.

— Начинается, — ухмыльнулся Володя.

— Мне сказали, что ты вернулся. Значит, правда. — Женский голос в трубке волновался. — Я звонила в офис, но ты уже оттуда уехал.

— Я отдыхаю.

— Прости, что помешала…

Первые секунды он не понимал, с кем говорит, но постепенно до него стало доходить. Ему звонила телеведущая Лика Артющенко. С легкой руки Балуева он называл ее Анхеликой. Когда-то она сделала телепередачу о его коллекции. Передача имела успех, однако дальнейшие телепроекты не осуществились. Зато осуществился непродолжительный роман. Непродолжительный, потому что Мишкольц сразу понял — девушка ошиблась, легла не в ту постель. Ей явно нравился Генка. Нелепо. Они казались существами с разных планет.

И вот Анхелика не поленилась позвонить в первые же часы пребывания магната на родной земле. Мистика. Едва он подумал о Гробовщике, как представительница этого клана…

— Нам надо срочно встретиться. Я не могу по телефону…

Неужели она решила возобновить отношения? Ему сейчас не до того.

— Завтра, — предложил Мишкольц.

— Нет, Вова; завтра может быть поздно. Не знаю, может, и сегодня уже поздно. Это касается Балуева. Я его предупреждала…

— Я тебя жду! — воскликнул Владимир Евгеньевич.

Анхелика обернулась в четверть часа. Ее серебристый «крайслер» влетел во двор, спугнув стаю ворон.

Она была в солнцезащитных очках, ведь ее узнавали на улицах города. Бледно-розовый костюм, отороченный голубой норкой, сидел на ней, как на фото-модели. С волосами она не успела ничего сделать, и они густой, черной волной падали на плечи.

— Я к тебе прямо с телевидения, — едва отдышавшись, начала она. — Выпить что-нибудь найдется?

— Я только приехал, — оправдывался магнат. — Есть только старое французское вино.

— Красное?

— Белое. Бургундское.

— Не дурно.

— Ты звонила с телевидения? — поинтересовался он, откупоривая бутылку.

— Да.

— Не боишься?

— Чего мне бояться, Вова?

— У людей Поликарпа везде свои уши.

— Плевала я на него.

— Вот как?

— Ты не в курсе последних событий? Конечно, в Америке об этом еще не говорят, а у нас знает каждый первоклассник. Лика Артющенко развелась с мужем.

— Поздравляю.

— Поэтому, милый Вова, кроме «Андромахи», меня с Поликарпом больше ничего не связывает. Но и это, как ты понимаешь, связь относительная. В любое время я могу оттуда уйти.

Мишкольц наполнил бокалы и спросил:

— За что выпьем?

— За Генку. Чтобы он выкарабкался.

— За жизнь! — произнес свой любимый тост Владимир Евгеньевич. — Когда ты видела Балуева? — перешел он к допросу, после того как бокалы опустели.

— На днях. В «Андромахе».

— Что он там делал?

— Сидел за столиком. Кажется, кого-то ждал. Может, меня. Потом я отвезла его на своей машине.

— Куда?

— В Парковый район. Но это не важно. Наша задача была уйти от преследования.

— Час от часу не легче!

— За ним следили люди Поликарпа. А как же иначе? Он ведь занимался их делами.

— Что ты сказала? Делами Поликарпа? Ты ничего не путаешь?

Анхелика достала пачку сигарет и, не спрашивая у хозяина разрешения, закурила.

— Я так и знала, что ты не в курсе. Что он не по твоей инициативе влез в это дерьмо!

— Давай без лирических отступлений! — В голосе Мишкольца звучала почти мольба, что было ему вовсе не свойственно.

— Гена расследовал убийство Христофора Карпиди.

— Господи! Зачем?

«Зачем это Кулибиной?» — тут же пронеслось у него в голове.

— Я не знаю. Это полное дерьмо. Ведь дураку ясно, что там какие-то старые счеты! Так зачем в это лезть? Я его предупреждала.

— О чем?

— Что добром это не кончится.

— Ты что-то знаешь?

— Догадываюсь. Но с Генкой не стала делиться своими догадками.

— А со мной поделишься?

— Поделюсь. Во-первых, потому что человек, которого я опасалась, мертв. А во-вторых, надо вытаскивать Балуева.

— В том-то и дело. Никто не знает, откуда его вытаскивать…

— Я укажу направление, — улыбнулась телеведущая, — только ты не забывай наливать. Выпьем за нашу встречу! — провозгласила она тост и залпом, словно водку, выпила бургундское.

Мишкольц смаковал и ждал продолжения разговора.

— История длинная, — начала она. — Я постараюсь вкратце. Жил-был один плохой дяденька. Выучился дяденька на режиссера. Пришел на киностудию. Попробовал снять фильм. Все поняли, что дяденька туп и бездарен. Но времена были советские и эти качества поощрялись. Потом грянула Перестройка, и дяденьку вежливо попросили. Вовсе не за качества, нет. Просто не вписался в новую формацию. И дяденька подался на телевидение. Пару лет проработал ассистентом режиссера, но и тут пришелся не ко двору. Я же сказала, плохой был дяденька. Уж больно пакостный, да еще и стукачок. Пришлось ему переквалифицироваться в костюмеры. Сначала на телевидении, потом на киностудии. В качестве костюмера я его и застала, когда девчонкой пришла на телевидение. Ты спросишь, какое я имела к нему отношение? Ему до всего было дело, а уж тем более до смазливенькой ведущей. Потому что наш дяденька не брезговал и сутенерством. Он отвалил от меня, только когда я вышла замуж. Не многого он добился, но затаил зло. Ждал, пока разведусь. Представляешь? Это произошло полгода назад. Они с Тимофеевым приперлись в «Андромаху»…