Анатолий Ковалев - Кровавый источник

Всегда спокойный, уверенный в себе, сегодня он был выбит из колеи. Желваки беспрерывно играли на его скуластом лице. Торчащий в разные стороны ежик светлых волос и синие круги под глазами говорили о беспокойно проведенной ночи.

— Поехали к ней! — бросил он шоферу, совсем молодому парню, заспанному и зевающему от души. — Хватит спать! — поморщился Балуев.

«Деревенщина неотесанная! Никогда рот не прикроет!» — выругался он про себя.

Парень завел мотор.

— Следи за дорогой. Гололед, — предупредил хозяин.

Ехали молча. Наконец шофер осмелился спросить:

— Что ж это будет, Геннадий Сергеевич? Война?

Балуев не удостоил его ответом. Скорее всего, потому, что не слышал вопроса. Геннадий Сергеевич напряженно думал, пытаясь осмыслить происшедшее.

Он просил, умолял, чуть ли не стоял перед шефом на коленях неделю назад. «Вова, тебе нельзя сейчас ехать! Стар что-то замышляет. У меня верные сведения. Он обязательно воспользуется твоим отъездом из города». Шеф снисходительно улыбнулся и похлопал его по плечу: «У меня с ним пакт о ненападении. Пусть только сунется». — «И что тогда?» Шефу явно не понравился этот вопрос. Он нервно натянул свои перчатки, хмыкнул и пошел прочь. У самой двери обернулся и бросил ему: «Не надо, Гена, осложнять».

На следующий день, повинуясь своей недавно появившейся прихоти — она давала знать о себе раз в два месяца, — шеф отправился на родину своих предков, в Венгрию. Его нельзя беспокоить, когда он там, и поэтому никто, кроме Кристины, не знает номера местного телефона.

Неделю назад Балуев пытался поговорить на ту же тему с Кристиной, как ни тягостен был для нее этот разговор. Вот уже семь лет Кристина — любовница шефа, но Володя не только делит с ней постель. Она его помощница, советчица в делах, правая рука, а он, Балуев, — левая.

Кристина тогда сразу вспыхнула — но умеет баба держать себя в руках! — потупила взор и пролепетала: «Я не могу просить, чтобы он остался. Володя неверно меня поймет…»

Черт бы подрал их любовные коллизии! У шефа в Венгрии живут жена и старший сын. Сколько это может продолжаться? Не в первый раз Гена задавался таким вопросом. Зачем он столько лет содержит эту, свою первую, которую не любит, которая ему чужая? Пора бы уже разобраться в собственных чувствах! Ведь не маленький! Балуев слишком уважал Кристину, чтобы судить об этом объективно.

«Да что я, в самом деле, привязался к нему? — в который уже раз остановил себя Гена. — Мне бы со своей благоверной разобраться!»

С женой, Мариной, накануне опять повздорил. Задолбала его ее вегетарианская пища! Он и так в последние дни весь на нервах. Приходит домой голодный как волк, а она его капустой свежей кормит. За козла его держит? Дети голодными бегают — мама, видите ли, ударилась в гороскопы и народную медицину. Проводит лечебное голодание, убрала из рациона все животное. «Скоро одуванчиками питаться будем!»

От жены он вновь возвращается к тяжелым думам о делах.

О том, что Стародубцев, их опасный сосед, что-то замышляет, он узнал из верных рук. Человек, который сообщил ему это, работает у Стародубцева, и Балуев поклялся, что имя его никто не будет знать, пока он жив, даже шеф. Но и до этой малоприятной информации у Геннадия Сергеевича имелись свои опасения насчет Стара, о которых он докладывал шефу месяц назад. Балуева тогда насторожило убийство поэта. «Зачем? — недоумевал Гена. — Можно было обойтись без крови. Да, безусловно, он здорово навредил всем. Но сделал это, не подумав, от отчаяния. Парень сильно нуждался. Ему надо было протянуть руку. Найти теплое местечко, и он тогда не только бы заявление забрал, а в ногах бы у нас валялся! Стар поторопился».

Шеф выслушал своего помощника, как всегда, с надменной улыбкой.

— Где доказательства, что люди Стара пришили поэта? Ты проводил расследование?

— Нет, — опустил глаза Гена — не выносил, когда на него смотрели, подозревая во лжи. — Но я знаю точно, — твердо заявил он.

Лицо шефа помрачнело. Он задумался, а потом спросил:

— Зачем, по-твоему, он это сделал?

— Хотел нас припугнуть. — Гена сам не знал, как у него вырвалось такое.

— Каким образом?

— Поэт был его старым, школьным другом.

— Да, я что-то слышал об этом, — припомнил шеф.

— Стар как бы показал нам: вот, смотрите — я могу расправиться даже с близким мне человеком, а значит, способен на все.

— Не лишено смысла, — согласился шеф. — Вполне допускаю, что у нашего друга синдром Иеффая. Древний герой запугал врагов тем, что принес в жертву собственную дочь. — Шеф любил углубляться в иудейские древности, но рассказ на библейские темы закончил прозаично: — Не верю, Гена. У меня с ним пакт о ненападении.

— Мало ли примеров в истории, — пожал плечами Балуев.

Шеф не желал больше говорить на эту тему. Аудиенция была закончена. Гена направился к двери, и в спину ему прозвучало:

— Кристине — ни слова об убийстве Кулибина. Она ничего не должна знать.

— Хорошо, — пообещал помощник, удивленный даже не тем, что это, оказывается, тайна, сколько тем, что шеф помнит фамилию поэта.

— Геннадий Сергеевич, прибыли! — Шофер улыбнулся: сам, мол, спишь, а меня ругаешь!

Он настолько ушел в себя, что не заметил, как они приехали и с минуту простояли перед домом Кристины.

В Венгрию весна приходит куда раньше, чем на древнюю, историческую родину мадьяр. Они были не дураки, эти древние венгры, когда тысячу лет назад покинули Урал и потопали в Центральную Европу.

Владимир Евгеньевич Мишкольц сидел на крыльце своего «замка» с красной черепичной крышей, наслаждался ласковым солнцем и вдыхал полной грудью аромат степных трав. Он проснулся еще затемно. Накормил лошадей. Разбудил Шандора, то есть своего пятнадцатилетнего сына Сашку. Они собрались сегодня в путешествие. Программа намечалась интересная. Во-первых, встретить рассвет над озером. Во-вторых, отобедать в старинной корчме. Такую корчму когда-то содержали предки Мишкольца. В-третьих, заночевать в замке вампирши графини Эржбеты Батори. Эти места славятся своими вампирами.

Наталья Максимовна, жена Мишкольца, не была сторонницей подобных мероприятий. Она начала ворчать загодя, когда ее попросили выстирать подобающую случаю экипировку — одежду чикоши, венгерских гайдуков.

Наташа ворчала каждый раз, когда он приезжал. Для него у нее не было ласковых слов. Такой вздорной бабой она была всегда, сколько он ее помнил. И, если бы не жгучая привязанность к сыну, век бы ее не видел.

Живя уже почти шесть лет в Венгрии, она никак не могла привыкнуть к этой стране и к этим людям. Не выносила языка и обычаев. Сашка же наперекор ей становился с каждым годом все большим мадьяром. Овладел языком, постигал азы сельской жизни. Мишкольц мечтал видеть своего сына венгерским помещиком. Не жалел для этого никаких средств. Скупал земли в округе и породистых лошадей. Шандор не на шутку был увлечен лошадьми. Да, такое не снилось предкам Владимира Евгеньевича, бедным евреям — шинкарям, триста лет обитавшим в этих краях, пока кто-то из местных графов в конце прошлого столетия не распорядился очистить землю от племени Иуды.