Зуфар Фаткудинов - Убийство в старом доме

— Да, мирные дела — вечны, только за ними будущее.

— Ну вот, — спохватилась девушка, — от юристов мы уже незаметно сползли к глобальным вопросам. Это, наверное, потому, что такие вопросы они любят и понимают их. Верно?

Назип весело взглянул на нее:

— Спасибо, если не шутите. Хоть вы понимаете это.

— Одна из моих любимых песен, — встрепенулась Асия.

Сквозь шумный гвалт толпы прорывался красивый голос певицы.

— Это «Дикие гуси». Поет Вафира Гизатуллина, — пояснила она.

Когда песня закончилась, Асия заметила:

— А из народных мне очень нравятся украинские песий. У них удивительная мелодичность.

Наверху зашелестел листвой деревьев ветер.

Асия посмотрела на небо и негромко воскликнула:

— Ого! Дождичек надвигается. Пойдемте, пока не поздно.

Назипу не хотелось уходить, но, вспомнив о своих срочных делах, медленно шагнул за девушкой. И настроение стало сумрачным. Асия взглянула на него и шутливо произнесла:

— На вашем челе печать уныния я читаю.

Он улыбнулся.

— Вы любите цветы? — спросила его девушка.

Он кивнул.

— Тогда я вам немножко расскажу о них. Хотите?

— Хочу.

— О разновидностях цветов не буду рассказывать. О них многие знают. А вот об искусстве составления букетов скажу несколько слов. Можно?

— Мне это интересно, Асия. Пожалуйста...

— В Древнем Риме, у греков праздники сопровождались цветочными венками, а в восточных странах — гирляндами. Нынешние же букеты появились лишь в эпоху Возрождения, причем...

Назип пристально смотрел на девушку: на ее большие блестящие глаза, слегка припухлые губы, на яркий румянец на щеках, и ему нестерпимо хотелось поцеловать ее. Он не слышал, о чем она говорила.

Девушка заметила этот взгляд и покраснела.

— Я вам говорю про цветы, а вы, по-моему, думаете о чем-то постороннем, — мягко, с чуть заметной обидой проговорила она.

— О цветах, только о цветах и думаю! — как заклинанье произнес он. — Разве можно думать о чем-то другом, когда вы так интересно рассказываете.

Она с недоверием посмотрела на него, но продолжила рассказ.

— Букеты в эпоху Возрождения были небольшими. Позже они стали внушительными, кажется, в XVIII веке. Но потом... — Асия взглянула на него, но не нашла ничего предосудительного в поведении Назипа, — потом массивные букеты уступили место букетам из трех цветков...

Она снова перехватила его пристальный взгляд и смолкла.

Они не заметили, как вышли из парка и оказались на своей улице. Ветер все усиливался. Разбуженная пыль нехотя поднималась над дорогой и тут же снова лениво ложилась, словно не в силах преодолеть неглубокую, поросшую травой канаву, которая тянулась вдоль всей дороги.

Во дворе их дома встретился весь мятый Мурадов, словно его только что вытащили из походного мешка. Он тащил большую холщовую сумку, из которой торчали пустые бутылки.

— Ох. Вот и начальничек наш домовой. — Мурадов осклабился, приподнял огромную серую кепку и, не останавливаясь, зашагал дальше.

Они поднялись на свой пятый этаж. В коридоре Асия подала ему впервые на прощание руку; со стороны могло показаться, что они живут на разных улицах.

Гроза пришла поздним вечером. За окнами бушевал ливень. Его струи время от времени хлестали по пыльным стеклам окон, по открытой форточке, и мелкие брызги падали на подоконник, давно не видевший краски. Огненные сполохи врывались в комнату, на миг выхватывая из темноты убогую обстановку.

Назип не включил свет — сидел и блаженствовал, вспоминая весь сегодняшний разговор с Асией.

Между раскатами грома, сотрясающими стены комнат ты, с улицы донесся протяжный глухой собачий вой.

«Опять эта собака?! А может, это та, что напала на неизвестного гражданина, который потом бесследно исчез из больницы? А вдруг это одна и та же собака? И почему она плачет именно здесь, у нашего дома? Надо будет все это выяснить...»

Данишев раньше слышал, что иные породистые собаки намного хуже относятся к своим бывшим хозяевам, чем к незнакомым людям. В детстве он смотрел фильм «Ко мне, Мухтар», и там собака набросилась на бывшую хозяйку, как на врага. «Может, и здесь такой же случай», — подумал он.

Мысль его прервали: кто-то громко постучал в дверь.

— Входите!

В комнату вошел мальчик лет двенадцати.

— Дяденька, я живу в соседней комнате. Мы с мамой сегодня приехали из отпуска. Ее сейчас нет дома. А я боюсь...

Назип включил свет.

— Как тебя зовут?

— Ахат.

— Садись, Ахат, на стул.

— Дяденька, это воет собака тети Анастасии. Мне страшно. Она очень большая. Тетя Анастасия умерла, и она убежала. В прошлом году она тоже так же выла. Потом ее долго не было... Собака очень злая. Дяденька, пойдемте ко мне в комнату. Я вам покажу эту собаку. Ее видно из окна, когда сверкает молния. А потом мне хочется спать...

— Ну, пойдем, пойдем...

Но собаки они не увидели.

Вскоре в комнату вошла стройная женщина лет тридцати. Она удивленно посмотрела на Назипа.

— Мамочка, это дядя Назип, наш новый сосед. Мне было страшно. Я его позвал...

— Роза, — представилась хозяйка и протянула Назипу руку. — Спасибо вам, что...

В это время дверь в комнату открылась и на пороге появился Мурадов. Он удивленно посмотрел на Данишева, а потом на Розу:

— Уже ручки пожимаете... Скорость, я вам скажу!.. Только вроде Розочка вошла и — на тебе... Хотя ночь уже наступает. А у ночи свои законы.

— Чего тебе! — грубо оборвала его тираду хозяйка квартиры.

— Пардон... пардон, Розочка.

Мурадов, покачиваясь, весь промокший, оставляя мокрые следы, прошел к кровати и сел на нее.

— Я пришел, Розочка, засвидетельствовать свое почтение. Очень соскучился по этому ложу. — Мурадов хлопнул рукой по кровати. — А этот начальник, — показывая рукой на Данишева, — наводит порядок в сердцах женщин нашей коммуналки... И уже на этот стан... хочет запрыгнуть.

Данишев заметил отпечатки обуви Мурадова: обильно налипшая к рабочим ботинкам жидковатая грязь четко очерчивала на чистом деревянном полу их размер и особенности подошвы. И он уже не слышал, о чем разглагольствовал этот субъект. Все его мысли были направлены на то, чтобы снять отпечатки обуви Мурадова.

Хозяйка квартиры тем временем решительно попросила Мурадова покинуть комнату.

Тот нехотя поднялся и, направляясь к выходу, начал, перевирая, громко цитировать поэта Бодлера:

— Вас, женщин — дев и дьяволиц, страдалиц и чудовищ, люблю я вас. Вы исчадье тьмы и ада!

Уже на пороге он оглянулся:

— Начальник, думаю, что ты не последний, кого Розка своими дарами природы, — он жестом изобразил ее высокие груди, — бросит в свои жаркие объятия!

— Пошел вон, негодяй! — возмущенно взвизгнула хозяйка комнаты.