Виктор Акулов - Чужакам тут не место!

Белорубашечники сопроводили в приемную: просторное, будто баскетбольный зал, помещение и длинный, будто прилавок, стол. Тут же склад. Я прошел без шума сквозь ворота металлоискателя.

И еще несколько охранников. Бледнолицых, местных корней по-прежнему не наблюдалось. Можно подумать: тюрьма африканская. Впрочем, там, по слухам, тоже не до белых воротничков…

Обычный тюремный обыск нелегала – раздеваешься догола. Охранники надели на руки прозрачные резиновые перчатки. Осмотр моих вещей. Затем они выкинули перчатки в мусорку. Мобильник и ноутбук – это на склад. Вообще-то карманный телефон в тюрьме разрешен, но без видеокамер, не как мой. Поэтому временно расстался с фотографиями близких и музыкой – то, что было в мобильнике. Зато получил одежду: темно-синие спортивные штаны и красная хлопковая кофта без замков. Штаны излишне теплые для лета. Хорошо, что тюремный костюм носишь по желанию. Я его взял. Ведь прибыл налегке. В будущем мог созвониться с родственниками. Хотя уже сомневался, что позвоню. Стыдно за себя, неудачника, а порой и за этот дневник неудачника.

Я посетил чернокожую медсестру. Не впервые заметил, что в депорт. тюрьмах иностранцев работают такие же с виду иностранцы. Это, может, чтобы не обвинили в нацизме? Уже заметил по телевизору, как Европа использует политиков неместного происхождения. Они прочтут по чужой бумажке лозунги ненависти. В темных губах подобные лозунги теряют вес ненависти. Зато остается призыв чистки населения… Только представьте себе Мартина Лютера Кинга: «У меня есть мечта! Давайте вернем рабство чернокожих! А то Линкольн ошибся!»

Медсестра отвлекла от раздумий:

– Проблемы имеете?

Я снял майку и показал красные пятна и царапины на теле. То ли чесотка, то ли насекомые. Oна обещала крем, название которого тут же забыл. Еще сказал, что ВИЧ-инфицирован, а мои лекарства Atripla на исходе. После паузы молчания она вынесла приговор:

– С такими болезнями лучше оставаться дома. Тут довольно своих зараженных.

Или чесотка, или ВИЧ – точно не знаю, почему меня изолировали в камере-одиночке. Тесная: метра три на четыре, если мне не изменяет память. Серые стены. Дневной свeт еле пробивался сквозь волглый зеленый стеклянный кирпич. Окно отсутствовало. Половину камеры занимала двухъярусная кровать. Странно, что телевизор расположился на шкафу в железном ящике. Правда, экран был за пластмассовым (тоже мне защита! ха-ха!) стеклом. Телевизор возвышался на уровне верхней койки. Его не переместишь. Закрыт в ящике на замок. Поэтому житель нижней койки оставался без радости телепремьер.

Еще имелась как бы вторая комната: душ и туалет. Но без двери. Я сразу проявил любознательность к воде. Надо же отмыться от нелегального проникновения на остров. Теоритически душ ограждался белой клеенчатой шторой. Крепление на липучках – и на стене, и на шторе. Однако не клеилось. Вероятно, вода попала на липучки. На практике шторок не было. И после Басманного суда г. Москвы и Бутырского изолятора поломка шторок, конечно, не выбила меня из колеи. Когда купался тут, то брызги сыпались в камеру.

Вода успокоила и расслабила.

Вечером я получил крем. Намазался – чесотка прошла чуть ли не сразу, как по волшебству.

Телевизор показывал, кажется, шестнадцать каналов. Моим любимым стал африканский муз. канал. Песни круглосуточно.

Я выключил телевизор и свет. Лег на нижнюю койку. Задумался над уже обдуманным. Какого черта приперся сюда? По-прежнему не нашел окончательный ответ… Себя сложнее понять, чем других.

На следующий день была вылазка на прогулочный дворик. Бордово-кирпичные стены с четырех сторон не оставляли шансов на побег. Похоже на питерские колодцы. Наверху видел квадрат серого неба. Не огорожено, странное дело, решеткой. Тут всегда серое небо. Разница – светлее, темнее, но серое. Если не дождь, то к дождю. Мое любимое небо. С погодой повезло.

Достопримечательности дворика: карусель и лавочка. Я гулял от стены к стене. Руки за спину. Вокруг ни души. Пытался вообразить подобную карусель в Матросской тишине… Фантазия не принесла плодов.

Во дворик выходили окна камер, как моя. Разве что одно отличие – у меня без стекла. Внутри все так же. В камерах заметил по двое заключенных. Я постучался и завел разговор. Друг друга не услышать. Звуконепроницаемые окна. Даже щель не откроешь. Стандартные окна западных евротюрем. Я нуждался в общении. В голове бился вопрос: временная ли тут «транзитка» или так до самого выпускного «бала»? Тюремщики отвечали: «Нам не положено объяснять». Вечером один из них давал ужин и похвалился, какая у него незаменимая… русская жена. Он рассекретил, что это место называется short time, т. е. «короткое время». Отсюда со дня на день переведут ко всем.

Я оставался в камере-одиночке неделю. Мечты о людях. Роль Робинзона. Надежды не посещали. В меня никто не верил. И я тоже порой не верил в себя. Закроешь глаза – одиночество на плавающей льдинке, отколотой от большого целого. Откроешь глаза – теснота. И не уснешь. И не спрячешься. Проигрыш – уже в который раз. Железная воля и ожидание пиратской удачи – вот и все, что у меня осталось.

Накануне переселения я посетил тюремного врача. Только потом узнаю, как мне повезло. К врачу сложно попасть. Вначале нужно написать заявление. Затем ожидание – месяц, два, больше. Если, конечно, не экстренный случай… Со СПИДом, оказывается, вне очереди. Под дверью в кабинет врача ожидали и другие заключенные в спортивной одежде. Тоже иностранцы. Заключенные потому, что иностранцы. Тюремщица в форме красоты Шахеразады разговаривала с некоторыми из них. Они – на родном, подозреваю, арабском языке. После сожительства с арабами в подобных тюрьмах отличаю их хабиби-язык. Тюремщица, однако, говорила на английском. Будто бы у нее опасение: не сегодня-завтра они прокопают тоннель и уйдут… нет, уползут в побег. А ей, так и жди, припишут соучастие, если даже не найдут совок в кармане. Разговаривая на английском, она как на ладони.

Врач обещал, что скоро мне выдадут еще таблетки Atripla. Еще, значит, поживу.

На другой день случилось переселение в жилой корпус. Я шел туда в сопровождении тюремщика мимо спортивного зала. Уже тогда понял неладное. «Качки» сгодились бы на обложку журналов по культуризму. Такие мышцы не наработаешь ни за год, ни за два. «Неужели они здесь дольше?» – подумал я. Но отогнал беспокойство. Не будут же содержать под стражей несколько лет только потому, что иностранец. Я ошибался, думая так.

Жилой корпус превзошел мои ожидания. Подобный видел в американских фильмах – три этажа с балконами. Вниз не спрыгнешь. На каждом этаже натянута железная сетка Рабица. Заключенных видимо-невидимо. Они, разноцветные, напоминали о далеких солнечных странах. Здесь было чем заняться: бильярд, большой плазменный телевизор, таксофон на стене.