Виктор Акулов - Чужакам тут не место!

Из корпуса Charly иногда приходил грузин по имени Давид. Представился военным. Летел из Тбилиси в Мадрид с пересадкой в Лондоне, где запросил убежище. Проблема, что в его паспорте испанская виза. По законам Дублинского соглашения, страна Европы, приглашая к себе, ответственна за своего гостя. Отчего уже полгода Давид ждал депортацию в Испанию. Отличительная черта английской фабрики изгнаний – долгое ожидание взаперти. Да, если раскинуть мозгами, то долгое. Бумажная волокита, ясное дело, займет месяц, ну два. Но и не год же!

Разрешалось брать гос. адвокатов. Это бесплатно. А бесплатный сыр…

– Адвокат в камере номер восемь, – сказали тюремщики.

Откуда я мог знать, что они шутили? Иначе б не посетил ту камеру. В потемках действительно жил адвокат, точнее б/у адвокат. А теперь такой же, как мы, заключенный. Раньше он обладал английским паспортом. B криминальную тюрьму попал не случайно… «Горе от ума»… Затем конфисковали его второе гражданство. И вот ожидание депортации в Индию.

Я, конечно, потребовал настоящего без купюр правозащитника. Выбор бесплатного адвоката ограничен: всего лишь три конторы. Итого – сменишь лишь дважды. Мало, учитывая, как гос. защитники работают в одной упряжке с правительством. А современная цель здешнего правительства – выкинуть за «борт» Европы или хотя бы острова. Значит, адвокат, не протирая очки, не почистив уши, о да, выслушает клиента. Но, в конце концов, как правило, безнадежно разведет руками. И финито ля комедия. Лишь изредка с неба упадет комета и на помощь придет вчерашний студент юрфака. Ему хочется доказать себе и другим… Еще не прокис в ядовитой закваске системы. Попытается освободить. Будет давить на иммиграционную службу. Дескать, у этого заключенного серьезная болезнь, а тому место в беженском лагере. Адвокаты обычно остаются хладнокровными к проблемам клиентов. Фанатов своего дела едва ли найдешь с пары попыток.

Вскоре познакомился со своей адвокатшей. Смуглая, черноглазая, очевидно, южных кровей. Она выслушала мою историю и призналась, что ей не по силам отсюда освободить. Даже с учетом моей зараженной крови. Хотя намеревалась настаивать на свободе. «Но по английским законам ты должен быть здесь, – говорила она. – Соболезную». Здесь. Ведь я иностранец и, хуже того, нелегал. Проблема, что Англия не была первой страной, где остались мои отпечатки пальцев. Дублинское соглашение… Я не сомневался, что она сказала правду. За моими плечами был некоторый опыт путешествий. На волю, как ни крути, – не выйти. Уже знал разбитые мечты других заключенных… И я тоже виноват. Имел же шанс на прыжок из поезда… Но испугался. Тогда, однако, назвал свое бездействие осторожностью. Догадывался, что арестуют, если не спрыгну. Андрей предупреждал…

На визитке адвокатши прочитал имя и фамилию: Shery Khan. Звучит почти как Шерхан. На второй встрече с ней, спустя дни, я поглупел (не влюбился ли?) и кое-что прощал. Даже то, как на мои вопросы она давала один ответ: «Я не знаю… I don’t know… Я не знаю». Зато щедро улыбалась. Так что разглядишь сахарные, будто для рекламы зубы. «Не курит», – думал я. У меня таких зубов нет… Досчитаешься не все. Поэтому я улыбался глазами.

В восемь с копейками вечера – прием лекарств. Аптечная комната была между корпусами Alfa и Bravo. Сюда очередь больных. Заключенные просили депрессанты и снотворное. Медбрат говорил: «Это не положено». Горстки таблеток Atripla, что была при мне во время ареста, оставалось недели на две. Их все не отдали. Каждый вечер я запивал розовую таблетку водой на глазах медбрата. Так положено. Затем открывал рот, чтобы тот убедился, как пусто внутри. Так тоже положено.

В девять вечера дверь камеры закрывалась на ключ. Открытие утром. Я и Паша смотрели телевизор, который стоял на сером пластмассовом стуле возле кроватей. Розетки в другой стороне камеры, у входа. Там бы телевизору и место. Повезло, что прибалты, душа нараспашку, одолжили телевизор. Кто-то прислал им с воли. Прибалты богаты переносками. У них при себе много занимательных вещей. Прибалты они таинственное племя…

Паша смотрел «ящик», растянувшись на кровати. Я сел на пол, ближе лицом к экрану. Плохое зрение. Паша между тем говорил, что возвращаться отсюда с пустыми руками нельзя. Дескать, не вредно прихватить наш плазменный телевизор. В сумку поместится. Его беспокоил вопрос: проверяют ли при отлете багаж? Честно говоря, я и сам – не самый примерный гражданин… Но так бы не поступил. Не то получается, что улыбаешься нашим тюремщикам и вдруг пойман с краденым у них телевизором. В мою память врезался уличный и тюремный урок: у своих, пусть и малознакомых, пусть и тюремщиков, не воруй! Иначе презрительно назовут «крысой»… Паша насквозь пропитался ненавистью к англичанам. Только и слышно… Ничего удивительного. Какая цена заключенному без жажды свести счеты? Если, черт побери, не мечтает, как стрелки Биг Бена закрутятся в обратную сторону! Да и что там часики! Чтобы планета от страха завертелась в другую сторону!!! Чтобы рыжеволосые островитянки, падая с горящего Тауэрского моста, теряли равновесие и девственность. И незачем бояться хаоса. Лишь в бурном стакане смешиваются ингредиенты и краски. Таким образом появляется новый цвет, новый вкус… Не это ли прогресс? Тяжелые мысли, не правда ли? Да, иногдa мой градус ненависти зашкаливал. Иногда. Я же человек, а не бездушная статуя.

Паша считал, что тюрьма его изменила. Прежде брезговал воровством и грабежами. Но за решеткой Робин Гуд ему вдруг показался вполне образцовым справедливым персонажем. И он прав. Хватит уже быть мирной коровой.

Фильмы стали понятнее, когда Паша включил на экране субтитры. Я выписывал неизвестные слова в блокнот, чтобы потом открыть словарь.

– Зря тебе показал субтитры, – сказал Паша. – Не отлипнешь от телека. А я наш русский люблю.

Работал только один российский канал. Вечером – худо-бедно, белибердовые, мыльные сериалы. Насмотришься – и отупеешь до того, что мозги превратятся в мыло.

– Ты должен их смотреть! – кричал нервный Паша. – Ты же русский!

– Я порой уже сам не знаю, кто я. Мое путешествие затянулось.

Через минуту он упрекал в другом:

– Ты ведешь себя так весело, будто попал в цирк, а не тюрьму!

Я ответил несколько грубо… Веселье закончилось. Зарождался конфликт. Как, впрочем, и ожидал раньше. Конечно, он завидовал. У него не было даже кусочка, как у меня, мальчишеского сердца. Сейчас, правда, я потерял тот кусочек счастья. Потерял себя.

Паша запомнился раздражительным и озлобленным. Это могло закончиться травматично для нас обоих. Я видел бумаги его дела. Поэтому знал, что семья сокамерника, действительно осталась в Англии: мать, сестра, сын. Паша, были времена, владел местным видом на жительство. Но однажды миграционная служба решила, что политический климат Украины распогодился, и наконец-то взошло солнце демократии. Его английский вид на жительство отобрали. Ребенок, семь лет, остался на острове. Есть кому из родни просмотреть. Прежде я видел, как разлучают семьи. Матерей, к примеру, депортировали, а детей отправляли в приемные семьи. Это тут общеизвестная норма. Откройте газеты… И давайте без отговорок: желтая пресса, журналистская утка! Вранье не везде. Но я отвлекся. Паше повезло. Сын не в чужих руках. И мой сокамерник мечтал, чтобы о нем поведали миру. Ну хоть русскоязычному миру.