Буало-Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 3. Та, которой не стало. Волчицы. Куклы.

— Мирей!

Он произносит ее имя тихо. Он не может откладывать встречу с ней. Ему хочется бежать и подобно ей разбить это зеркало, разделяющее два мира.

Равинель проснулся в номере какой-то гостиницы и сразу же вспомнил свои ночные блуждания. Перед ним снова встал образ Мирей, и он тяжело вздохнул. Ему понадобилось немало времени, чтобы сообразить, что сегодня воскресенье. Конечно, воскресенье, и Люсьена должна приехать поездом в двенадцать с минутами. Сейчас она уже в пути. Как убить время до ее приезда? Чем вообще можно заняться в воскресенье? Это ведь пустой день, ломающий всю неделю, а Равинель так спешит. Пора наконец докопаться до истины!

Девять часов. Он встал, оделся, отдернул старенькую занавеску, загораживавшую окно. Серое небо. Бесконечные крыши. Чердачные окна, еще не все отмытые от маскировочной краски. Смешно! Спустившись, он заплатил за номер старой женщине с накрученными на бигуди волосами. Выйдя из гостиницы, он осознал вдруг, что находится в районе Центрального рынка, в двух шагах от дома Жермена. Почему бы не зайти к нему? Это сократит время ожидания…

Брат Мирей жил на пятом этаже, и, поскольку автомат освещения не работал, Равинелю пришлось подниматься ощупью, слушая звуки и ощущая запахи воскресного дня. За тонкими стенками люди что-то напевали, включали радио, говорили о предстоящем футбольном матче, о фильме, который они собирались пойти смотреть вечером. У кого-то шипело на плите убежавшее молоко. Где-то горланили дети. Навстречу Равинелю попался какой-то человек в пальто, надетом прямо поверх пижамы, — он вел выгуливать собаку. Сам Равинель в этом празднике не участвует. Он здесь совершенно посторонний. Ключ торчал в двери. Жермен всегда оставлял ключ в двери. Но Равинель им не воспользовался и постучал. Открыл ему сам Жермен.

— Гляди-ка, Фернан! Как твои дела?

— А твои?

— Понемногу превращаюсь в старую развалину… Извини за беспорядок. Я только что встал. Кофе выпьешь? Конечно, выпьешь.

Он прошел впереди Равинеля в столовую, отодвинув стулья и спрятав по пути домашний халат.

— А где Марта? — спросил Равинель.

— Пошла в церковь, должна вот-вот вернуться… Садись, старина Фернан! О твоем здоровье я не спрашиваю. Мирей сказала, что ты, как всегда, в отличной форме. Везет же людям! Не то что я… Кстати, ты ведь не видел мой последний рентгеновский снимок… Давай, наливай кофе, а я пойду принесу…

Равинель с опаской вдохнул воздух, весь пропахший запахом эвкалиптовой настойки и еще каких-то лекарств. Возле кофеварки стояла кастрюлька со шприцем и иглами. Равинель уже начал жалеть, что зашел. Жермен искал что-то в своей комнате и кричал ему оттуда:

— Сейчас посмотришь, четкий ли он… Доктор сказал, что при хорошем уходе…

Когда женишься, думаешь, что берешь себе одну женщину, на самом же деле получаешь целую кучу родственников, и все они считают себя обязанными рассказывать тебе свои истории. Ты должен выслушивать рассказы Жермена о том, как он был в плену, постигать его секреты, узнавать о его болезнях. Жизнь так обманчива. В детстве она кажется чудесной, а потом…

Жермен вернулся, неся несколько больших желтых конвертов, которые скорее походили на почту какого-нибудь политического деятеля.

— Ну что же ты, старик? Наливай себе кофе. Ты ведь, наверное, уже позавтракал. Знаешь, этот доктор Глез — настоящий ас в своем деле! Он так здорово делает снимки!.. И еще объясняет тебе все!.. Ты ведь видишь только какие-то черные и белые штуки. Так вот, он тебе все объясняет, как по учебнику…

Он поднес к окну похрустывающий снимок.

— Вот, смотри, над сердцем… Да, вот это белое пятно — это сердце. Я уже сам научился распознавать, где что… Видишь, вот эта маленькая черточка над сердцем… Да ты далеко сидишь… Подойди поближе!

Равинель этого не выносил. Он не хотел знать, как устроены внутренние органы. Он всегда испытывал тошноту при виде этих фрагментов скелета, слегка опоэтизированных рентгеном. Есть вещи, которых не должен видеть никто! И никто не имеет права их показывать! Некоторые тайны разглашению не подлежат. Равинель всегда недолюбливал Жермена за это его чудовищное любопытство.

— Рубцевание идет нормально, — говорил меж тем Жермен, — но, конечно, нужно еще быть очень осторожным. Тем не менее это радует!.. Постой, сейчас я тебе покажу еще результаты анализов мокроты… Куда же я сунул эту бумажку из лаборатории?.. Ох уж эта Марта, вечно куда-нибудь засунет… А может быть, она уже отослала ее в отдел социального страхования? Ну да ладно, Мирей тебе все расскажет…

— Да, конечно.

Жермен с какой-то нежностью сунул снимок обратно в конверт. Потом, ради собственного удовольствия, вынул другой и принялся рассматривать его на свет, покачивая головой.

— Три тысячи франков за каждый снимок!.. Хорошо еще, что мне скоро повысят пенсию. Но, черт возьми, действительно хорошая работа! Как говорит доктор: «У вас очень интересный случай».

В двери повернулся ключ: Марта пришла из церкви.

— Здравствуйте, Фернан! Очень рада вас видеть. Вы ведь у нас не частый гость.

Марта вся какая-то приторная. Сняла шляпку, аккуратно свернула вуаль. Она все время носит по кому-нибудь траур и вообще любит черный цвет, считая, что он придает человеку значительность, выделяет его из толпы. Видя женщину в трауре, люди говорят себе: «Бедняжка, как ей не повезло».

— Ну как, дела идут? — спросила она с ноткой пристрастия в голосе.

— Да ничего. Грех жаловаться.

— Везет же людям… Жермен, лекарство!

Она уже надела халат и теперь быстрыми, точными движениями убирала со стола.

— Как Мирей?

— Да я же только что видел ее, — сказал Жермен. — Ты только ушла, вы разминулись буквально на несколько минут.

— Что это вдруг она стала такой ранней пташкой? — заметила Марта.

Равинель силился понять, о чем они говорят.

— Извините, извините, — пролепетал он, — вы говорите, что Мирей заходила… Когда?

Жермен вслух отсчитывал капли лекарства, которые он капал в стакан с водой:

— Десять, одиннадцать… — Он морщил лоб, стараясь не сбиться со счета. — Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…

— Когда? — рассеянно спросил он. — Да примерно час тому назад, может, чуть больше. Шестнадцать, семнадцать…

— Мирей?

— Девятнадцать, двадцать…

Жермен завернул пипетку в кусочек ваты, потом в мягкую бумажку и поднял наконец голову.

— Ну да, Мирей. А что тут такого? Что с тобой, Фернан?.. Я что-нибудь не так сказал?

— Постой, — пролепетал Равинель, — постой… Она заходила сюда, и ты ее видел?

— Черт побери! Точно так же, как сейчас вижу тебя. Я был еще в постели. Она вошла как обычно. Поцеловала меня.

— Ты уверен, что она тебя поцеловала?